Субботний вечер тетя договорилась провести всем вместе в доме друзей, где младшие члены семьи могли составить компанию Санче, но девушка отказалась. Она была не в состоянии целый вечер слушать, как Эдуардо хвастает перед коллегами умом и другими достоинствами жены, отлично зная, что он ей изменяет. Оставшись дома, Санча вымыла голову и потом весь вечер писала письма отцу, мачехе и своим друзьям в Англии.

Когда наступил понедельник и пришло время возвращаться в город, Санча вздохнула с облегчением.

По дороге на работу Эдуардо спросил:

– Санча, что-нибудь случилось? В эти выходные ты была какой-то замкнутой, молчаливой, и твою тетю это, я уверен, сильно обеспокоило.

– Надеюсь, что насчет тети ты ошибаешься, – быстро проговорила Санча. – У… у меня в субботу болела голова, и поэтому хотелось побыть дома.

– И больше ничего? – осторожно поинтересовался он, взглянув на Санчу.

– А что еще могло быть? – спросила она, в свою очередь, поводя плечами.

– Не знаю, – ответил он медленно, сдвинув брови. – Быть может, ты считаешь, что я мало уделяю внимания жене?

Санча приготовилась возразить, но он продолжал:

– Тот мирок, в котором живет Элизабет, вполне ее удовлетворяет… Ей не нужен никто, даже я!

– Не может быть! – в изумлении посмотрела на него Санча.

– Это правда. – Эдуардо автоматически перевел рычаг скорости. – Она шьет, готовит, ухаживает за садом. У нее есть друзья! Есть клубы любителей бриджа и виста! Есть состязания по гольфу! Я ей не нужен ни в каком качестве, кроме, пожалуй, как поставщик довольствия. – Дядя произнес эти слова без всякой горечи, и Санча вдруг ощутила обрушившуюся на нее огромную ответственность. – Возможно, все сложилось бы по-другому, если бы у нас были дети. Но мы оказались лишенными этого счастья, и поэтому… Мои слова что-нибудь проясняют?

– Мне кажется, да, – ответила Санча.

– Прекрасно. Меня это радует, – заметил Эдуардо, указывая на водную гладь озера слева, окрашенную в золотисто-розовые тона лучами восходящего солнца. – Существует так много всего, за что мы должны быть благодарны, Санча.

Опустив голову, Санча промолчала. Не упоминая проблемы, которая в первую очередь занимала их умы, Эдуардо сумел доходчиво объяснить племяннице, что вещи и люди не всегда такие, какими они кажутся; что виноваты могут быть обе стороны, правда, не всегда эта вина признается или особенно заметна.

И хотя никакие рассуждения не могли оправдать дядин поступок, Санча ценила его доверие и признавала за ним право на собственное восприятие ситуации.

Вечером во вторник Санча вышла из здания редакции вместе с Марией Перони, одной из девушек, с которой проживала в квартире. Другая девушка, Тереза Бастини, задержалась на работе, и подруги отправились домой вдвоем.

Тени на тротуарах постепенно увеличивались, приближались сумерки. Но переулок был ярко освещен неоновыми огнями вывесок множества торговых предприятий. Графа Малатесту Санча увидела почти сразу, как только закрыла за собой дверь редакционного подъезда.

Вовсе не рассчитывая на его появление, она тем не менее после той последней встречи всякий раз, покидая работу, пребывала в напряжении и страхе. И вот граф здесь. Санча коротко взглянула на Марию, желая убедиться, заметила ли та, как она внезапно вздрогнула.

Он стоял, прислонившись к бетонной чаше фонтана, расположенного у входа на площадь, на которую выходил переулок, где помещалась редакция журнала «Парита». Граф выглядел потрясающе красивым в своем темном костюме; белая рубашка выгодно подчеркивала ровный загар лица. Но Санче он во многих отношениях казался необычным, каким-то неземным существом, и его присутствие здесь вызывало тревогу. Конечно, совсем не исключалось, что Санча заблуждалась. Граф мог ждать кого-то, никак не связанного с журналом, но она и сама не очень верила в эту версию.

Мария внезапно заметила, что Санча замедлила шаги.

– В чем дело? – спросила она. – Ты что-нибудь забыла?

– Да… Да, забыла, – ухватилась Санча за эту отговорку. – Свою… э-э-э… косметику.

– Разве она тебе еще понадобится?

– О, наверное, – проговорила смущенная Санча, сознавая, что все косметические принадлежности лежат в ее дамской сумочке.

– Ну, ты ведь знаешь, сегодня вечером у меня свидание, – вздохнула Мария.

– Не беспокойся, Мария, – сказала Санча. – Ты иди себе, а я скоро догоню. Если мы разминемся, то увидимся дома.

– Ну… если ты так считаешь, – с сомнением проговорила Мария.

– Конечно, так будет лучше, – улыбнулась Санча. – А пока до свидания.

Поколебавшись лишь секунду, Мария кивнула в знак согласия и поспешила по узкому переулку к главной улице. Санча посмотрела на графа, успела увидеть, как он встрепенулся, заметив одиноко идущую в его сторону Марию, затем повернулась и быстро скрылась в здании редакции.

Привратник встретил ее удивленным взглядом, но поскольку он почти не говорил по-английски, то ограничился коротким итальянским приветствием и исчез в своей тесной комнатушке.

Санча на лифте поднялась на свой этаж и по коридору прошла в рабочее помещение, где царил полумрак. Лишь на другом конце в кабинете Эдуарде горел свет.

Санча заторопилась туда, но затем замерла на месте: до нее донеслись голоса, причем выделялся резкий голос Элеоноры Фабриоли. И хотя, казалось, в этом не было для нее ничего неожиданного, открытие все-таки потрясло ее.

Прижав руку к горлу, Санча заторопилась снова к выходу.

В коридоре она устало прислонилась к стене. Как глупо она себя повела, подумалось Санче. Зачем-то побежала назад в редакцию, будто ей угрожала опасность. Что с ней происходит? Разве у нее не хватит смелости противостоять графу, если он в самом деле подкарауливал ее?

Выпрямившись, Санча проследовала к лифту и спустилась на первый этаж. В вестибюле было безлюдно, старый привратник что-то тихо напевал в своей каморке за закрытой дверью. Упрямо стиснув губы, Санча вышла из здания.

Наступили сумерки, и яркий искусственный свет резал глаза. Стараясь не глядеть в сторону фонтана, она пошла, наклонив голову, по пешеходной дорожке через разбитый перед домом цветник.

Но уже никто не стоял, прислонившись к ограде фонтана, только дети забавлялись, плеская холодную воду себе в лицо и при этом радостно взвизгивая. И Санча почувствовала, как внутреннее напряжение сменилось ощущением сильного утомления. И хотя она убеждала себя, что рада его исчезновению, ей было бы приятнее, если бы граф оказался на прежнем месте. Вероятно, он ушел в тот самый момент, когда Санча вернулась в редакцию. И она мысленно укоряла себя за чувство подавленности, которое почему-то вдруг охватило ее. Санча попыталась уверить себя, что возникло оно из-за дяди и Элеоноры, но в глубине души Санча знала, что это не так.