белели несколько пятен, а за ними начинался лабиринт пятнистых и сморщенных линий белого, розового и коричневого оттенков. Шафран удивилась, что он не стесняется закатывать рукава в присутствии посторонних. Большинство предпочли бы скрывать такой недостаток.

В надежде, что он не заметил ее пристального взгляда, Шафран поспешно уткнулась в бумаги. Перед ней и правда лежал неполный список образцов, составленный корявым почерком доктора Максвелла. Не в силах скрыть раздражения, она произнесла:

– Доктор Максвелл долго тянул с завершением своего проекта.

Темные брови мистера Эштона приподнялись:

– Мы уезжаем через две недели. Проект должен был быть готов неделю назад.

О сроках она была прекрасно осведомлена. Они стали источником тех немногих разногласий, которые возникли у нее с Максвеллом за почти пять лет сотрудничества. Ее сердце сжалось при воспоминании о его словах, что ей не понять, под каким давлением он находится и как высоки ставки. Она не знала, почему он просто не обратился к ней за помощью. Сдержав вздох, Шафран произнесла:

– Я понимаю, мистер Эштон. Давайте начнем со списка образцов.

Они работали, пока в высоких арочных окнах не погас свет. Вскоре единственными источниками света стали зеленые настольные лампы на столах. Тишина, обычно нарушаемая шелестом страниц и тихим гулом голосов, окутала их густой тяжелой пеленой. Когда библиотекарь, толкающий грохочущую тележку с книгами, многозначительно откашлялся, Александр огляделся и взглянул на наручные часы. Шесть часов. Как? Прошло уже два часа?

– Я и не заметил, как пролетело время, – он хмуро посмотрел на окна, за которыми виднелось темное мрачное небо. Вдали грохотал гром. От этого звука его нервы напряглись, но он постарался не зацикливаться на тревоге.

– А мы даже и половины не прошли, – подхватила мисс Эверли, хотя ее, похоже, не смущал длинный список образцов, которые они еще не рассмотрели.

Ей нравилось, как скрупулезно и добросовестно Александр уточнял детали, хотя из беспорядочных заметок в ее блокноте и частых переходов с одной темы на другую было ясно, что такой дисциплинированный подход ей не свойственен. Внутри Александра все сжималось при виде ее записей, но было видно, что она горит желанием помочь и, кроме того, знает список настолько хорошо, что ей не требовалось заглядывать в справочники, разложенные на столе между ними.

Александр встал. Ему хотелось уйти, пока снаружи не разразилась буря. Он никогда не мог сказать заранее, какую реакцию у него вызовут гром и молнии. Эштон опустил рукава рубашки, сделав над собой усилие, чтобы не торопиться. Мисс Эверли вытаращила глаза, как и все, кто впервые видел его изувеченную руку, но он решил, что не имеет смысла показывать, что это его хоть как-то задевает. Он не стал застегивать запонки, чтобы не возиться с ними в ее присутствии, и надел пиджак.

Мисс Эверли встала, собрала свои вещи и мило улыбнулась ему, держа стопку тяжелых книг. Он почувствовал, как дрогнули уголки его губ, и позволил себе улыбнуться в ответ.

Они направились к стеллажам, и их шаги гулко отдавались в тишине помещения. Он любил работать в библиотеке в такое время: тишина была знакомой и успокаивающей.

Они вышли через арку в плавно изгибающийся атриум, оклеенный светло-голубыми шелковистыми обоями и украшенный классическими рельефами. Галерея Флаксмана недавно открылась после длительного ремонта, и теперь небольшое восьмиугольное помещение поражало своей красотой. Солнечным утром, когда яркий свет освещал галерею и заставлял сиять вдоль стен орнаменты из слоновой кости, перед этим зрелищем не мог устоять даже тот, кого искусство не интересовало. Теперь это куполообразное помещение выглядело бы бледно-голубым и тусклым, если бы не маленькие электрические лампочки, отбрасывающие на рельефы желтые блики. В центре высилась выразительная статуя, которая изображала архангела Михаила, побеждающего дьявола, но сейчас, когда Эштон и Шафран шли через зал, фигуры утопали в тени и видны почти не были.

Мисс Эверли остановилась на границе портика. Белые ступени за колоннами потемнели от крупных капель дождя. Порыв ветра подхватил листья и разбросанные бумаги, разметав их по большому овалу выложенного мозаикой внутреннего двора. Ветер отяжелел от запаха дождя. Затылок Александра неприятно покалывало.

Они едва успели шагнуть к лестнице, как небо озарила вспышка молнии, за которой последовал оглушительный раскат грома, сотрясший землю под ногами. От этого звука у Александра перехватило дыхание, но зрение не затуманилось, сердечный ритм не нарушился. Он усилием воли расслабил пальцы, судорожно вцепившиеся в книги.

За то мгновение, которое ему потребовалось, чтобы глубоко вздохнуть и собраться с мыслями, электрические огни в здании Уилкинса и других зданиях по периметру двора погасли. Небо разверзлось, и начался проливной дождь.

Капли дождя попали на его лицо, он отступил от лестницы и направился к двери.

Мисс Эверли, вместо того чтобы спрятаться от ливня и грома, подняла лицо к небу и закрыла глаза. На ее губах играла мягкая улыбка, а светлая кожа почти светилась в тусклом свете двух газовых фонарей.

– Это прекрасно, не так ли? – прошептала она и сделала глубокий вдох.

Александр изумленно приподнял брови. Чаще всего дождь уносил его мысли обратно в темную, грязную траншею.

Она пристально посмотрела на него, продолжая улыбаться, и добавила:

– Свежий дождь, мокрая трава, цветы, аромат обновленной Земли. Понимаете?

– Никогда не обращал на это внимания, – сделав над собой усилие, произнес он.

Широко распахнув голубые глаза, мисс Эверли шагнула к нему под крышу портика, спасая свои книги от дождя.

– Но это лучшее, что есть в весне! – возразила она. – Это то, ради чего я вскакиваю по ночам!

Он моргнул, не зная, как реагировать на такое замечание.

Мисс Эверли густо покраснела, но продолжила менее капризным тоном:

– Весенняя бессонница, знаете ли. С моим отцом тоже такое случалось каждую весну. Он говорил, что в апреле и мае может часами лежать без сна с открытыми окнами, наслаждаясь запахом дождя, земли и слушая насекомых и лягушек.

Упоминание об отце мисс Эверли вызвало в памяти Александра воспоминания о другом Эверли, профессоре, которого он знал до войны. Оно было смутным и заслонилось тем, с чем он столкнулся за прошедшие годы, но он не сомневался, что это тот же самый человек.

– В начале учебы у меня был профессор по фамилии Эверли. Кажется, он читал курс начал ботаники. Это ваш родственник?

Удивленная улыбка осветила ее лицо.

– Да! Скорее всего, это мой отец. Он здесь преподавал. Правда, недолго.

– Должно быть, он вами очень гордится. – Господь свидетель, его собственный отец гордился бы им, если бы он придерживался плана и, как и родитель, стал адвокатом.

Ее сияющая улыбка дрогнула, и она поспешно