Грустный тон этих слов заставил м-с Мейрик посмотреть пристально на молодую девушку, и она заметила на ее лице явные следы сдерживаемых страданий.

– У вас новое горе? – спросила она.

– Может быть, я слишком боязлива и во всем вижу опасность…

– Чего же вы боитесь?

– Ах, – ответила Мира, – я скрыла это от Эздры, но, простите, вам не могу не сказать. Я видела отца.

М-с Мейрик с досадой закусила губу.

– Он очень изменился, – продолжала Мира;

– он уже в последнее время перед моим бегством был очень слаб, изнурен и часто плакал. Я рассказала Эздре все вам известное, и он говорит, что отец предавался игре, а потому был в нервном возбуждении. Увидав его, я невольно остановилась, – настолько он похудел; одежда его вся в лохмотьях, а товарищ, с которым он шел, еще страшнее его на вид.

– Он вас не видел?

– Нет, я только что вышла с одного урока и стояла под аркой. Но эта минута была страшная. Вся моя прежняя жизнь, казалось, воскресла, и я вздохнула свободно, когда он прошел, не заметив меня. Но в то же время мне стало больно, стыдно, что я отвернулась от отца. Что он делал, где он жил? Как могла я не признать его, не помочь ему хоть чем-нибудь? Самые разнообразные чувства терзали мое сердце, и, право, я не помню, как вернулась домой. Я только повторяла: «Я не могу, не должна говорить об этом Эздре!»

– Вы боитесь его встревожить?

– Да, меня удерживает и нечто другое. Мне больно, что Эздра знает всю правду об отце, и невыносима мысль, что отец когда-нибудь явится и принужден будет выслушивать упреки сына. Мне кажется, – я с радостью согласилась бы содержать его на свои трудовые копейки, только бы его не видел брат.

Явившись в банкирский дом в Майнце, Деронда спросил Иосифа Каломина, и его тотчас провели в комнату, где за столом сидел старик, с седой бородой, которого он видел год тому назад во франкфуртской синагоге. Увидав Деронда, который еще в конторе передал письмо княгине, он встал, но не протянул руки.

– Вот видите, молодой человек, – сказал он, – теперь вы меня ищете.

– Да, ищу, чтобы выразить горячую благодарность другу моего деда, – ответил Деронда; – я много обязан вам за ваши заботы обо мне.

– Так вы не сердитесь на то, что вы не англичанин? – спросил радостно Каломин.

– Напротив, я очень благодарен, что вы помогли мне узнать тайну моего происхождения.

– Садитесь, садитесь, – сказал поспешно Каломин. Он начал пристально рассматривать молодого человека. – Вы мне доставили большое удовольствие своим посещением, – продолжал он. – Я вижу в вас моего друга, каким он был в молодости, и меня радует, что вы более не чуждаетесь своего народа…

Вы добровольно и от чистого сердца говорите: «я внук Даниэля Деронда?»

– Конечно, – отвечал Деронда, – но я и никогда не обращался презрительно с евреем только потому, что он еврей.

– Очень хорошо, – произнес Каломин, закрывая лицо рукою. – Но я спас вас для нашего народа. Мы с вашим дедом, Даниэлем Деронда, еще детьми поклялись быть вечными друзьями. Его хотели ограбить после смерти, но я спас то, что он ценил дороже всего на свете и завещал своему внуку, – а теперь я возвращаю ему и этого внука, которого у него хотели отнять.

Каломин вышел в другую комнату, через минуту возвратился, неся шкатулку в кожаном чехле, и передал ее Деронда.

– Не можете ли вы мне сообщить некоторые подробности о моем деде? – спросил последний.

– Вы, вероятно, были бы таким же человеком, как ваш дед, если бы не получили английского воспитания, – ответил Каломин. – Вы очень похожи на него лицом, – но у него было более решительное выражение. Железная воля просвечивала во всех его чертах. С детства он всасывал в себя знание, как растение – дождевую влагу. Специально же он занимался математикой и учением о жизни и здоровье человека. Он путешествовал по разным странам и многое видел и исследовал лично. Мы занимались с ним вместе, но он всегда заходил гораздо дальше меня. Мы оба были ревностные евреи, но он постоянно думал о будущности нашего народа. Будьте достойным его внуком, молодой человек. Вы назовете себя евреем и будете исповедовать веру ваших отцов?

– Я буду называть себя евреем, – отвечал Деронда, несколько побледнев, – но я не мог исповедовать ту, именно, веру, которой держались отцы. И у них вера несколько расширилась, и они учились многому у других народов. Но я чувствую, что для меня выше всего долг к нашему народу, и если можно чем-нибудь восстановить и улучшить общую жизнь моих соотечественников, то я посвящу этой задаче всю свою жизнь.

– Вы думаете о будущем; вы настоящий внук Даниэля Деронда, – сказал Каломин.

Они расстались.

Страх встретить снова отца у Миры все усиливался.

Однажды, возвращаясь домой, она услыхала, что за нею кто-то торопливо идет. Она тотчас же подумала, – не преследует ли ее отец. Боясь обернуться, она продолжала идти своим обычным шагом; вдруг она почувствовала, что кто-то схватил ее за руку и произнес:

– Мира!

Она остановилась, но не вздрогнула; она ожидала услышать этот голос. Она твердо взглянула на отца. Он смотрел на нее с заискивающей улыбкой. Его лицо, некогда красивое, теперь пожелтело и покрылось морщинами. Его подвижная фигура придавала ему странный, комический вид. Одежда на нем была поношенная, и вообще вся его наружность не внушала к нему никакого уважения. Горе, сожаление и стыд зашевелились в сердце Миры.

– Это вы, батюшка? – сказала она грустным, дрожащим голосом.

– Зачем ты убежала от меня? – поспешно говорил он. – Ты знала, – я никогда не сделаю тебе ничего дурного. Я всем пожертвовал, чтобы дать тебе блестящее воспитание. Ты всем обязана мне, и чем же ты меня вознаградила? Когда я постарел, ослаб, ты меня покинула, не думая, буду ли я жив или умру с голода.

Лапидот начал утирать глаза платком. Он искренно считал, что дочь дурно с ним поступила, так как он принадлежал к числу тех людей, которые признают только обязанности других по отношению к себе, а за собой не знают никакого долга. Несмотря на его слезы, Мира твердо ответила ему:

– Вы знаете, – почему я вас покинула. Я догадывалась, что вы обманули мою мать.

Мира молча пошла вперед, и он последовал за нею.

– Ты, кажется, хорошо живешь, Мира? – спросил Лапидот.

– Добрые друзья подобрали меня в горе и нашли мне работу, – отвечала Мира: – я даю уроки и пою в частных домах.

– И тебе было бы стыдно, если б они увидели твоего отца? Я приехал в Англию только для того, чтобы отыскать тебя. Тяжело мне жить здесь.

Мира с беспокойством подумала, что если она не поможет отцу, он падет еще ниже.

– Где ты живешь? – спросил Лапидот.