Хозяева жизни отдыхают, как они того и хотели, а я сваливаю красиво, ухожу в холодный туман, что тянется с танцпола и ползает по всему клубу.

Девчонку уношу с собой. Именно уношу, потому что она идти не может. Пальчиками мелкими вцепляется в мое предплечье. Всхлипывает тонко, тельцем содрогается.

А у меня желание еще крепче сжать, вообще через плечо перекинуть, как барашка. Как свою добычу. Она сейчас именно моя добыча. Я за нее дрался, я ее у других отбивал.

Атавизм гребанный.

Выхожу из клуба. Запаковываю трясущуюся Лисичку в свой пиджак. Взгляд невольно скользит по шелковой развратной сорочке. Под ней грудки девичьи красиво так вырисовываются, эстетично. Красивая какая Лисичка. Лапочка. Худощавая, а грудь имеется. В наличии, так сказать. Усмехаюсь, с трудом увожу взгляд от всхлипывающей и цепляющейся за меня Ириски и щелкаю пальцем глазастому таксисту.

Одновременно пытаюсь выдохнуть, немного успокоиться. А. Это вообще непросто.

И аутотренинг не спасает тут.

Хочется вернуться и разъебать эту гребанную дыру ко всем чертям. Хочется… Хочется подхватить мелкую дурочку, наверняка, впершуюся по собственной инициативе в такое дерьмище, посадить себе на бедра и потщательней заценить, насколько у нее соски острые. И могут ли они стать еще острее, если их куснуть?

Последнее желание уже откровенный треш.

Я понимаю, что злобу сменяет откровенная похоть. Даже чувствую, как приливает кровь к члену. Видимо, драка хорошенько меня взбодрила, теперь хочется от спасенной принцессы благодарности. Горячей, страстной. Грязной.

Для чего там Зевс Европу похищал? Вот-вот… Чтоб трахнуть хорошенько.

А я не похитил, я спас.

Заебись, мысли. Молодец, Игореха!

Питер, когда за своей Ладой гонялся, и то ближе к цивилизации был. Наверно, как кроманьонец. А ты неандерталец чистой воды.

Давай ее прямо тут у стены клуба трахни.

С трудом отметаю прилипшие в мозгу горячие картинки, как перехватываю тонкую талию, разворачиваю, упираюсь в отставленную попку членом… Черт!

Не к месту, не вовремя!

Стресс все же, отходняк.

Давно не дрался вот так экстремально.

Последний раз, опять же из-за нее, лисички рыжей!

Вечно она меня в фигню всякую втравливает….

Усаживаю Лапочку в такси и называю адрес. Не свой. Я, конечно, еще очень не в себе, Но все же не дурак.

Потому что, если не на тех людей наехал, то таксиста тряханут моментом. Так что я пару раз машину сменю и пешком до квартиры прогуляюсь. С Ирочкой что не прогуляться? Ей полезно.

А мне уж как полезно… Может, флагшток в джинсах опустится.

В машине Лапочка жмется ко мне, благодарно и доверчиво, что-то, захлебываясь, лепечет. Бессвязно.

Хватаю пальцами ее милое личико и направляю к себе. В тусклом свете салона автомобиля явно вижу, как расширены зрачки, как девчонка пытается прийти в себя, что-то мне объяснить, Но действие препаратов пересилить не может. Нужно было бы в нее пару литров воды влить, чтобы промыть желудок, Но моя задница чует неладное. Вначале в мою безопасную пещеру заберемся, а потом будем воду пить и выяснять отношения.

Руки чистые, и то хорошо. Значит, не кололи, а в таблетках давали. Или в жидком виде.

Значит, промывание имеет смысл.

Карту видеонаблюдений центра города я знаю неплохо. Выхожу там, где даже на магазинах глазков нет. Ловлю частника через дорогу и еду почти в обратном направлении. Выхожу уже ближе к дому.

Иду широким шагом по тихим улочкам, лисенка своего несу над землей. Ее мутит, она стонет и жалобно что-то шепчет.

Телефон звонит. «Друг» Митроха меня потерял. Ну-ну, сейчас посмотрим, какой ты друг.

— Демон, ты что, нахуй, творишь?! Кричит в трубку Митроха. Я, блядь, с тобой общаться не буду, тебя ни в одно приличное заведение брать нельзя.

— Бля, какое горе! Митроха меня с собой не возьмет, погоди сопли вытру, ехидно отвечаю ему. Сука, я так и думал, что крысить будет.

— Смехуечки тебе? Ты влетел, Демон! Так влетел, что я, пиздец, тебя больше не знаю. Эта шалава.

— За «шалаву», верхние передние на пол.

— … она хозяевам клуба должна. Слышал о Равиле Горце?

— Ебать! Все горцы должны жить в горах! ржу уже откровенно.

— Ебанат! Равиль серьезный чел, он хозяев клуба за эту блядь на счетчик поставил.

— … за «блядь» нижние передние на пол.

— … теперь будешь вместе с ней отрабатывать. Я так и знал, что, уебище компьютерное, доиграешься однажды.

— Друг, ласково ехидничаю я. Ты что звонишь, дорогой?

— Предупредить, что я в такие игры не играю. Либо бабу возвращай немедленно.

— Либо что? скалюсь я. Ах ты, сука ссыкушная, ты мое имя им сказал?

— А что мне оставалось? уже визжит он на истерике, они нас по камерам пропалили! Теперь проблемы у меня! И у тебя, сука, тоже!

— Ты, главное, жопу потом смажь, стукачок, чтоб в следующий раз легче шло.

Обрываю звонок.

Смотрю на уснувшую прямо во время моего разговора Лисичку.

Маленькая такая, тонет в моем пиджаке. Волосы рыжей волной.

Уже не злость и не похоть руководит мной, когда аккуратно трогаю ее губы, веду пальцами по тонкой коже шейки.

Нет.

Нежность.

Как же так, Лапочка? Как ты так умудрилась?

И как я так вовремя?

Даже думать не хочу, что бы с тобой было, не притащи меня Митроха в этот клубешник. Уже за одно. Это я ему, пожалуй, прощу стукачество. В конце концов, он всегда был крысой и ссыклом.

Адрес мой просто так не добудешь, родственников трогать проблем не оберешься, даже такие горцы, как Равиль, Это понимают.

Тем более, что и трогать некого.

Мать после приема в Европу улетает, уже, наверно, в аэропорту.

А дядя… Посмотрел бы я на того, кто попробует на него наехать. Может, даже на кладбище пришел, землицу на могилку кинуть.

Так что проблемы, которые я сейчас нажил, вытаскивая Лапочку из притона только мои. Уже даже не ее.

Мои теперь.

Ладно, домой, Лисенка пристроить в кровать, вызвать врача к ней.

А потом уже выяснять глубину жопы, в которую она меня затащила.

Те, кто первый раз слышат мое отчество, очень удивляются. Не могут сдержать лицо, поднимают брови. Самые деликатные еще и вопросы задают. Почему Ольгович? Отца звали Ольга? Обычно сразу после этого деликатные огребают и учатся проявлять свое удивление более корректно.