Так продолжалось довольно долго. Когда Путукам, устав, умолкала. Байку подхватывал песнопение. Вскоре и другие жители деревни собрались вокруг них, и время от времени присоединялись к пению. Особенно дружно тянули они нараспев имя тех, к кому обращались с мольбой: Дети сорока поколений, которые смотрят на нас из сна Путукам…

Пение все продолжалось, когда на тропе появились едва волочившие ноги от усталости испанцы, вооруженные мушкетами, пиками и мечами; впереди шли два смущенных индейца-проводника. Жители деревни и не пытались сопротивляться. Они не переставали петь даже тогда, когда их всех схватили, даже когда всех стариков, и Байку в том числе, проткнули мечами и пиками. Даже когда у них на глазах насиловали девушек, все, кто еще не потерял дара речи, продолжали свое песнопение, молитву, заклинание, пока, наконец, командир испанцев, потеряв самообладание, не подошел к Путукам и не вонзил ей меч в основание горла – как раз в то место, где сходятся ключицы. Захрипев, она умерла, и пение прекратилось. Ее молитва, как и молитва Байку, не остались без ответа. Она умерла, оставшись свободной.

Когда все жители деревни погибли, Тагири вновь потянулась к кнопке управления. Но Хасан опередил ее, выключив изображение.

Тагири вся дрожала, хотя внешне пыталась казаться спокойной.

– Мне уже случалось видеть такие ужасы и раньше, – сказала она, – но на этот раз она видела меня. Видела нас.

– Похоже, что да.

– Наверняка видела, Хасан.

– Похоже. – На этот раз он, казалось, был согласен с ней.

– В своем сне она видела что-то из нашего времени, из нашего сегодня. Может быть, она продолжала видеть нас даже тогда, когда проснулась. Мне даже показалось, что она смотрит прямо на нас. Пока она спала, у меня не было такого ощущения, но потом, когда она проснулась, мне стало ясно, что она не только видит нас, но и понимает, что мы видим все происходящее. Это уже не может быть просто совпадением.

– Если так, – сказал Хасан, – то почему оставались незамеченными другие наблюдатели, работавшие с Трусайт II?

– Может быть, потому, что нас видят только те, кто отчаянно нуждается в этом.

– Это невозможно, – возразил Хасан. – Ведь нам говорили об этом с самого начала.

– Нет, – сказала Тагири. – Вспомни курс “История создания работы Службы”. Теоретики не были в этом полностью уверены, не так ли? Только многие годы наблюдений убедили их в том, что эта теория верна. Однако в самом начале существования Службы было много разговоров относительно возможности “отката” времени.

– А ты, оказывается, была куда более внимательной на занятиях, чем я, – заметил Хасан.

– “Откат” времени, – задумчиво повторила Тагири. – Понимаешь ли ты, как это опасно?

– Если это правда и они действительно видели нас, то это не может быть опасно, потому что, в конечном счете, ничего не изменилось!

– Но если бы и изменилось, – размышляла она, – мы все равно не заметили бы этого, потому что жили бы в варианте настоящего, созданном новым прошлым. Кто знает, сколько перемен – больших и малых мы могли бы совершить и никогда не узнать об этом. Потому что они, в свою очередь, изменили бы наше настоящее, и мы даже не представляли бы себе, что оно может быть иным.

* * *

– Мы вообще не можем ничего изменить, – сказал Хасан. – Иначе изменилась бы вся история человечества. И даже если бы наша Служба в другом времени все-таки существовала, обстоятельства, побудившие нас сидеть здесь и наблюдать за этой деревней, никогда не сложились бы точно таким образом, и, следовательно, изменение, которое мы внесли в прошлое, ликвидировало бы для нас саму возможность произвести это изменение. И поэтому этого не могло произойти. Она нас не видела.

– Хасан, я не хуже тебя знаю обратное доказательство, – сказала Тагири. – Но как раз этот случай доказывает его несостоятельность. Ты не можешь отрицать, что она видела нас. Ты не можешь назвать это совпадением. Ведь она даже увидела, что я чернокожая.

Он усмехнулся.

– Ну, поскольку их дьяволы были белыми, тогда, быть может, ей просто необходимо было выдумать чернокожего бога, как ты.

– Но она также увидела, что нас было двое, что мы наблюдали за ней трижды, и я знала, что она видела нас. Она даже почти точно определила, сколько времени разделяет нас. Она увидела все это и поняла. Значит, мы изменили прошлое.

Хасан пожал плечами.

– Понимаю, – сказал он, кивнув в знак согласия. – Но потом вдруг встрепенулся, найдя новый довод.

– Но это совсем не опровергает справедливости обратного доказательства. Испанцы поступили точно так, как всегда, поэтому, если и было хоть какое-то изменение от того, что она видела, как мы следим за ней, то это никак не повлияло на будущее. Потому что вскоре и она, и все жители деревни были убиты. И может быть, это тот единственный пример, когда Трусайт II обнаруживает возможность “отката” времени. Когда этот “откат” не может вызвать никаких изменений в прошлом. Поэтому прошлому наше вмешательство никак не угрожает. Значит, и нам тоже ничего не грозит.

Тагири не стала спорить и доказывать, что, хотя испанцы убили и угнали в рабство всех до единого жителя деревни, это не отменяет того факта, что люди, когда их забирали, продолжали громко молиться именно потому, что Путукам видела их обоих во сне. Это не могло каким-то образом не сказаться на испанцах; сама необычность происходившего у них на глазах должна была хоть чуточку изменить их жизни. Любое изменение в прошлом непременно вызывает какие-то последствия и в будущем. Как тот пример с крыльями бабочки, о котором им рассказывали еще в школе. Кто знает, разразился бы шторм в Северной Атлантике, если бы в конце длинной цепи причин и следствий бабочка в Китае не взмахнула бы крыльями? Но спорить с Хасаном не было смысла. Пусть пока верит, что нас это не коснется. На самом же деле отныне им не гарантирована безопасность. Но, с другой стороны, и наблюдатели теперь имеют власть над прошлым.

– Она видела меня, – сказала Тагири. – В минуту отчаяния она поверила, что я – божество. И, глядя на ее страдания, я жалею, что это не так. Чего бы я только не сделала, чтобы помочь этим людям. Хасан, раз она видела нас, значит мы посылаем что-то в прошлое. А если мы хоть что-то туда посылаем, то, возможно, смогли бы как-то помочь.

– Но как мы могли спасти ту деревню? – спросил Хасан. – Даже если бы путешествие назад во времени было возможно, что могли бы мы сделать? Возглавить армию мстителей, чтобы уничтожить испанцев, пришедших в эту деревню? Но что бы это дало? Спустя какое-то время из Европы пришли бы другие испанцы или англичане, или еще какие-нибудь завоеватели. А в результате наше собственное время было бы уничтожено, и уничтожено нашим собственным вмешательством. Нельзя изменить целые исторические эпохи, помешав свершиться какому-то небольшому событию. История все равно будет идти своим чередом.

– Дорогой Хасан, – сказала она, – сейчас ты доказываешь мне, что история настолько неумолимая сила, что мы не можем изменить ее поступательное движение. Но всего лишь минуту назад ты утверждал, что любая, даже самая незначительная перемена, настолько изменит историю, что уничтожит наше время и нас. Разве одно не противоречит другому?