рождественскую открытку, они постарше, сидят спиной к спине верхом на лошади: Мими лицом к голове, а Джулиан – задом наперед, все трое в красных колпаках. Через открытку идет надпись: «У нас головы идут кругом на Рождество!»

Цветные фотографии слегка поменяли оттенки. Моментальный снимок Джулиана в бейсбольной форме, стоящего на питчерской горке. Лицо и волосы выцвели до бледно-зеленого цвета. Он же на выпускном вечере – в небесно-голубом смокинге, лицо и волосы пожелтели от времени, галстук завязан вокруг головы на манер летчика-камикадзе, а рука обнимает пустое место, где должна стоять девушка. Мими – похоже, на своем собственном выпускном, в блестящем черном платье и академической шапочке, очень серьезная.

Фрэнк закрыл альбом и положил рядом с собой.

– Конец, – сказал он. – Все, кто есть в этом альбоме, умерли, не считая мамы.

– Понятно, – ответила я и сменила тему: – Есть хочешь?

На самом деле я думала об отце Фрэнка. Ни одной фотографии. Его здесь нет, потому что он еще жив?

Очевидно, доктор Абрамс не ошибалась по поводу сверхъестественной интуиции.

– У мамы где-то есть фотографии моего папы, только она говорит, что он не принадлежит к нашей семье, поэтому его нет в альбоме.

– Потому что он… не… – Я запнулась, не зная, как закончить мысль.

– Ты хотела сказать «не умер»? – пришел на выручку Фрэнк. – Возможно. Я никогда его не видел.

– А на фотографиях? – спросила я.

– На фотографиях видел. Только мы их прячем, потому что мама огорчается. И вообще, у нас не принято о нем говорить.

Фрэнк засунул альбом под мышку.

– Я умею делать вафли. И никогда не проливаю тесто.

– Обожаю вафли, – отозвалась я.

Он помог мне подняться. Я уже знала Второе правило: мне можно взяться за руку Фрэнка, если инициатива исходит от него.

– Еще бы тебе их не любить! – сказал он. – Ты же не сумасшедшая.

– Откуда ты знаешь? – спросила я по дороге на кухню.

– Дети в школе говорят, что я сумасшедший, а ты совсем на меня не похожа. И вообще, просто знаю. Я знаю много интересного. Например, что Томас Джефферсон купил свою вафельницу во Франции.

– Везет тебе. Когда я хочу что-то узнать, мне приходится искать информацию, а ты просто напичкан всевозможными сведениями. Как тебе удается столько всего запомнить, Фрэнк?

– Мама говорит, что из-за перегруженности информацией я не чувствую нюансов. Наша вафельница из Китая. Мы заказали ее через каталог «Вильямс Сонома». Они устроили распродажу для самых важных клиентов.

Он придвинул табурет к столешнице, влез на него и, поднявшись на цыпочки, дотянулся до коробки с вафельницей на самой верхней полке.

– Постой, – сказала я. – Давай я тебе помогу.

Дальше все произошло очень быстро.

– Нее-ее-еет! – завизжал Фрэнк и выпустил коробку.

Я закрыла лицо руками и присела. Вафельница с грохотом приземлилась где-то у меня за спиной. Я опустила руки и посмотрела через плечо, куда она упала. Когда я повернулась, Фрэнк лежал на линолеуме, как труп в морге, с закрытыми глазами и сжатыми кулаками. Соломенная шляпа медленно катилась ко мне, точно автомобильное колесо после аварии.

– Фрэнк, что с тобой? – испуганно спросила я.

В кухню вбежала Мими в ночной сорочке, с вмятиной от подушки на щеке и растрепанными косичками. Она подняла канотье, переступила через вафельницу и наклонилась над сыном.

– Он ударялся головой?

– Кажется, нет. Я не поняла, что случилось. У него бывают припадки?

– Слава богу, нет. Вероятно, ты его чем-то огорчила.

– Я ничего такого не делала, – сказала я.

Фрэнк, не открывая глаз, разжал кулак и обличительно ткнул в меня указательным пальцем.

– Она хотела взять мою вафельницу.

– Я всего лишь предложила помочь, – возразила я.

– Я же говорила: не прикасаться к вещам Фрэнка.

Мими подняла мальчика, поставила на ноги и надела ему на голову шляпу.

– С тобой все хорошо, малыш?

– Когда-нибудь непременно будет, если верить доктору Абрамс, – сказал он.

Мими повернулась ко мне, и я замерла, как кролик под гипнотическим взглядом удава.

– У нас здесь не так много правил, Пенни, – сказала она. – Если ты не согласна им следовать, то лучше уходи.

– Элис, – сказала я. – Меня зовут Элис.

Но она уже была на середине коридора. Услышав, как хлопнула дверь кабинета, я прижала ледяные пальцы к пылающим щекам. «Не дай себя отпугнуть».

Фрэнк тем временем деловито вытащил вафельницу из коробки, снял пупырчатую упаковку и включил прибор в розетку, после чего подошел к холодильнику.

– Я люблю с шоколадной крошкой, – с бесстрастностью телефонного автоответчика сообщил он, взял с полки лоток яиц и немедленно уронил его на пол.

– Надо же, ни одно не разбилось, – сказал он, подняв картонку и рассмотрев содержимое. – Отлично. Сегодня прямо счастливый день.

4

«Мы практически не выходим из дома», – нацарапала я в блокноте с единорогом через десять дней после прибытия. Я сидела в прачечной, дожидаясь окончания сушки, чтобы вытащить простыни, пока они не помялись, и спрятать между ними блокнот, который намеревалась отнести в свою комнату. Заодно я поглядывала на Фрэнка, который воевал с розмариновой живой изгородью, вооружившись пластмассовым мачете. Психиатр Фрэнка, доктор Абрамс, уехала из города на весь июль. Школа начнется только после Дня труда. Всю материальную и духовную пищу – продукты, канцтовары, одежду для Фрэнка – доставляли нам к воротам. Даже питьевую воду, хотя она свободно текла из всех кранов. Выходить было незачем, и мы сидели дома.

«Фрэнк – весьма своеобразный клиент, – писала я. – Что касается Мими, я ее практически не вижу. Она почти не выходит из кабинета».

Я с трудом удержалась от комментария «потому что ненавидит меня».

Мими запиралась в кабинете сразу после завтрака и не выходила до самого вечера. После ужина она читала Фрэнку, играла с ним в «Улику», его любимую настольную игру, или смотрела с сыном кино и разбиралась со счетами, время от времени недовольно ворча себе под нос. Обращаясь ко мне, она отводила глаза. По сути, это трудно было назвать полноценными разговорами: так, обмен информацией, да и то не часто.

После происшествия с вафельницей мои отношения с Фрэнком, можно сказать, наладились. Когда я извинилась за нарушение правил, он сказал:

– Ничего страшного, ты просто еще не усвоила урок. Что бы там ни говорили, я не верю, что неведение может быть благом.

После этого он тысячу раз объяснял мне сложную и запутанную систему правил от Фрэнка Бэннинга. Например, я могла безнаказанно стирать и складывать его одежду, а как только вещи постираны, поглажены и разложены по полочкам – руки прочь! Я имела право смахивать пыль со всех поверхностей