текст их вполне мог быть переустроен, так что его расположение стало существенно отличаться от первоначального. Хотя мы называем словари и списки слов в числе первых примеров широкого использования алфавитного порядка, в действительности мы мало знаем о том, насколько распространенным было его применение. Одним из таких примеров является первый известный нам латинский словарь «О значении слов» (De verborum significatu) римского грамматика Марка Веррия Флакка (55 г. до н. э. – 20 г. н. э.), сохранившийся лишь во фрагментах, воспроизведенных Секстом Помпеем Фестом (конец II в. н. э.) в его собственном произведении. Труд Феста также сохранился только в виде фрагментов, переписанных бенедиктинским писцом VIII в. Павлом Диаконом. Возможно, он точно скопировал их, а возможно, и переработал, так как текст расположен в алфавитном порядке, отчасти учитывающем буквы вплоть до третьей, отчасти – только начальную[59]. Когда мы подробно анализируем историю произведений вроде этого, становится ясно, что мы ничего не можем знать наверняка о расположении их оригинального текста.

Таким образом, мы вынуждены признать, что у нас имеется мало достоверной информации о существовавших в Европе того периода системах классификации. Тем не менее тень алфавитного порядка часто появляется на полях рукописей. В глоссарии конца II в. н. э., дошедшем до нас еще в одном оксиринхском папирусе, перечислено около 20 слов, начинающихся со слога mu на персидском, лидийском и халдейском языках, и они расположены в абсолютной алфавитной последовательности – возможно, это первый случай ее применения[60].

На другой стороне земного шара, где использовалась совершенно неалфавитная система письма, в Китае, во времена династии Хань (206 г. до н. э. – 221 г. н. э.) принципы организации информации намного опережали Запад – особенно в том, что касалось государственного управления. Император Чэн-ди (51–7 гг. до н. э.) поручил составить инвентарную опись и каталог всех документов в имперских архивах. Были построены три императорские библиотеки и составлены каталоги, упорядоченные по тематическим категориям: общие справочники, конфуцианская классика, философия, поэзия, военное дело, предсказания и медицина[61]. Также составлялись словари. «Букварь Цан Цзе» (ок. 220 г. до н. э.) был задуман как пособие для обучения детей китайским иероглифам. Он не сохранился, но, по некоторым сведениям, иероглифы в нем классифицировались по значению и по структуре. Таким образом, «безумие», «физический изъян», «головная боль» и «ожог» оказывались в одной группе, так как все они относились к иероглифу, означающему «болезнь».

За ним последовал «Эръя» (ок. 200 г. до н. э.), который называют первым китайским словарем. Он также был организован тематически, по предметным категориям, объединявшим слова, которые необязательно покажутся связанными с современной точки зрения: так, считалось, что дороги и мосты берут начало от императорского двора, и поэтому они относились к заголовку «Истолкование Двора»; военное дело также входило в компетенцию правителя, который назначался божеством, соответственно, это слово попадало в раздел «Истолкование Небес». Примерно в 100 г. н. э. в словаре «Шовэнь цзецзы», содержащем около 9 500 знаков, была использована система сортировки, основанная не на значении, а на способе написания знака. Каждый иероглиф определялся либо как единое целое, либо как составной знак, а затем классифицировался по 540 элементам, называемым ключами, которые могли быть как семантическими, так и графическими составляющими знака – например, направление черты. Каждый письменный знак был отнесен к единственному ключу, который и определял его для лексикографических целей[62].

В Европе не делалось попыток создания классификаций такого уровня сложности. И там, где использовался алфавитный порядок, во многих случаях он рассматривался не как справочный инструмент, а как мнемоническое средство – способ закрепления в памяти ряда предметов, так как европейская культура по-прежнему сильно зависела от устной традиции. Возможно, «Изречения Секста», состоящие из 123 философских сентенций о правильной жизни, были расположены в алфавитном порядке именно по этой причине. А возможно, и нет: в нашем распоряжении только поздние копии текста, в которых его порядок мог быть изменен. (Следует прибавить, что пифагореец Секст едва ли был настоящим автором этого сочинения.)[63] Известно, что переупорядочение по алфавиту было обычной практикой. Басни, написанные поэтом по имени Бабрий, часть из них теперь относится к числу Эзоповых басен, сохранились в списках, в которых они расположены по алфавиту, по первой букве каждой басни. Однако оксиринхский папирус, содержащий фрагмент тех же басен, датируемый II в. н. э., показывает, что по крайней мере одна из более ранних версий текста имела иное расположение. Цель перестановки, возможно, заключалась в том, чтобы помочь слушателям заучить стихи, чтобы затем рассказывать по памяти. Применение алфавитной расстановки было часто связано с памятью: греческий грамматик Афиней перечислил 81 вид рыб в алфавитном порядке по первой букве, «чтобы [читателю] было легче их запомнить»[64].

Впрочем, заметим, что использовавшиеся тогда способы систематизации по большей части непривычны для нас. Наиболее распространенная во II в. н. э. форма организации материала применена и описана в «Ономастиконе» Юлия Поллукса – словаре терминов и выражений на аттическом диалекте древнегреческого языка, который уже стал отчасти непонятен современникам автора[65]. Поллукс сообщает читателю: «Я начну с того, с чего следует начинать человеку праведному, – с богов; а в остальном буду располагать [слова] по темам, по мере их появления»; таким образом, он упорядочивает свое сочинение сперва по иерархии – от большего к меньшему, в соответствии с религиозными и общественными представлениями, а затем по подкатегориям, выстроенным по хронологии человеческой жизни. Аттические названия женщин следуют после названий мужчин, поскольку мужчины в целом имели приоритет; в разделе о женщинах в начале списка помещены слова, используемые в отношении всех женщин, за ними – слова, обозначающие молодых женщин, затем зрелых и, наконец, пожилых[66]. (Снова замечу: по крайней мере, так нам представляется; однако все наши знания об «Ономастиконе» основываются на рукописях его эпитомы (краткого изложения), составленной в начале X в.)[67]

Не только рукописи исчезали, уничтожались или разрушались – менялась сама технология чтения. Свитки хорошо подходили для непрерывного чтения, но они существенно затрудняли поиск отдельных сведений. При чтении свитка его приходилось разворачивать до непрочитанной части, сворачивая уже прочитанные разделы. Поэтому к I в. н. э. свитки начали заменять на кодексы, представлявшие собой поначалу деревянные таблички, переплетенные с помощью кожаных завязок, а затем – сплетенные вместе листы пергамента. Новый формат подарил античным читателям ту гибкость, которую мы ожидаем от книг сегодня: устройство кодекса позволяет легко открывать его в нужном месте, и читатели могут без труда просматривать его вперед и назад[68]. Не будучи больше связаны необходимостью сворачивать и разворачивать свитки, они могли теперь начинать с середины книги или прерывать чтение, чтобы посмотреть что-нибудь в начале или конце кодекса. Понятно, почему