занятие большей части населения, кочующего с одного сезонного пастбища на другое. Таким образом, сама по себе амплитуда кочевания не является решающим признаком, определяющим кочевничество, и изменяется в широких пределах. Максимально дальние перекочевки совершались при меридиональном (например, многие группы казахов в прошлом) и аравийском пустынном (бедуины-верблюдоводы) кочевании. Перекочевки при этом способе кочевания достигали 1,5–2 тыс. км в год. На меньшие расстояния скот перегоняли при «вертикальном» кочевании (например, киргизы, алтайцы и др.). Самой маленькой была амплитуда перекочевок при так называемом «стационарном» кочевании, распространенном в XIX в. у туркмен Восточного Прикаспия и в некоторых других местностях[7]. По мере разложения кочевничества в XIX и XX вв. дальность перекочевок все чаще свидетельствует о социальной принадлежности скотоводов. Только богатые хозяйства имели возможность совершать дальние перекочевки.

Необходимо подчеркнуть, что перечисленные способы ведения скотоводческого хозяйства могут рассматриваться лишь как самые общие элементы классификации. Существует довольно много вариантов каждого из этих типов, которые в зависимости от различных условий среды и у разных народов имеют свои специфические особенности. Комплексный анализ многообразия способов ведения скотоводческого хозяйства предусматривает дальнейшее накопление фактического материала.

Все, что известно о кочевом хозяйстве, указывает на постоянную и тесную взаимосвязь кочевых народов с обитателями земледельческой полосы: одни группы кочевников были больше связаны с земледельцами, другие – меньше. Случаи изоляции кочевников от оседлых областей хотя и были довольно частыми, но временными. Скотоводы и земледельцы поддерживали различные торговые и культурные связи; этому способствовали завоевания оазисов кочевниками или подчинение кочевых районов владыками оседлых государств и т. п.

Сопоставление данных о кочевом скотоводческом хозяйстве со времени возникновения до разложения приводит к выводу о большой устойчивости данного типа хозяйства. Это подтверждает хронологическое сравнение видового состава стад, особенностей кочевания, приемов и способов ухода за животными, обработки и использования продуктов скотоводства, продуктивности хозяйства и т. д.[8] Однако устойчивость скотоводческого хозяйства вовсе не означает, что оно вообще не развивалось. Так, становление кочевничества и его развитие были бы процессами замедленными или даже невозможными без ряда важнейших открытий и изобретений человечества, сделанных на первых этапах его истории, без которых подвижное экстенсивное скотоводство трудно представить.

Были одомашнены лошадь и верблюд, появились седло, стремена, удила, удобное переносное жилище и т. п. Но, сложившись, кочевничество далее характеризуется застойностью, которая в основном порождалась слабым развитием производительных сил и незначительным разделением труда. При максимальной приспособленности кочевого хозяйства к условиям окружающей среды все приемы ведения хозяйствования были так же просты, как и взаимоотношения со скотом. Пастьба скота, годовой скотоводческий цикл требовали большого опыта, навыков и минимума орудий труда. Вплоть до разложения кочевничества «усовершенствования» – самые простые приспособления, в основном самодельные орудия труда, – употреблялись лишь при стрижке животных, обработке продуктов скотоводческого хозяйства. Независимость кочевого скотоводческого хозяйства от уровня развития техники, скромные потребности в предметах быта, возможность купить или отнять их у соседей-земледельцев – все это приводило к тому, что разделение труда развивалось медленно. К тому же города, ремесленные центры возникали только при прочной оседлости, что противоречит самой сути кочевничества. Да и в городах, которые появлялись время от времени в кочевой степи, жили выходцы из земледельческих оазисов: торговцы, ремесленники; существовали такие города недолго, ибо оставались изолированными и нетипичными. Скотоводческий опыт предусматривал накопление определенных навыков обращения с животными и умения приспосабливаться к окружающей среде; однако в условиях кочевничества возможности для совершенствования весьма ограничены, так как при достижении оптимальных результатов дальнейшее совершенствование прекращалось само собой. В условиях кочевого экстенсивного скотоводства возможностей для вариаций его форм, либо радикального усовершенствования или перестройки самого хозяйства не было. В одинаковых природных условиях одного времени года кочевать можно было только совершенно определенно, что довольно убедительно подтверждается фактическими данными. С возникновения и до упадка и разложения кочевничества способы и приемы ведения кочевого хозяйства, его технический уровень если и изменялись, то незначительно, не столь радикально, как, скажем, при переходе от мотыжного к плужному земледелию.

Хозяйственная структура кочевничества, типы, формы, приемы ведения хозяйства и т. п. оказались устойчивыми, застойными и мало изменялись, однако такие особенности не ставят кочевничество вне общеисторических закономерностей. Суть – в особенностях развития, в темпах эволюции. Эпоха присваивающего хозяйства – это сотни тысяч лет. Дальневосточное земледельческое хозяйство существовало не одну тысячу лет. Только развитие социально-экономических отношений в оседлых районах, технический переворот, появление и распространение машин привели к быстрым изменениям в сфере скотоводческого хозяйства, невозможным ранее.

Низкий уровень развития производительных сил кочевого скотоводства привел к тому, что последнее оказалось в стороне от технического прогресса, что сказалось и на социальном развитии. Маркс отмечал: «Говоря о средствах производства, ты тем самым говоришь об обществе и о том именно обществе, которое определяется… этими средствами производства»[9].

Экстенсивное пастбищно-кочевое скотоводство существовало как самостоятельный вид хозяйства в окружении обществ с невысоким уровнем развития производительных сил и производственных отношений, общественного производства и разделения труда. Вовлечение скотоводческих народов в сферу социально-экономических отношений в новое и новейшее время со временем привело к существенным сдвигам в их хозяйстве. При этом скотоводство, как кочевое, так и полукочевое, по своей природе способно развиться только до известных пределов. Хозяйство постепенно начало приобретать черты товарного и включалось в общую систему общественного производства. Но этот процесс неизбежно приводил к разложению экстенсивного кочевого хозяйства, превращавшегося в отрасль сельского хозяйства, ибо кочевое скотоводство несовместимо с интенсивным товарным; по мере этой эволюции исчезала и необходимость в специфической общественной политической организации кочевников. Не отвечавшая требованиям времени, не способная противостоять и помешать новому, хозяйственная основа кочевничества, а затем и кочевничество в целом, вовлекаясь в сферу современного хозяйства, стали разлагаться.

В работах, посвященных дискуссионным проблемам кочевничества, довольно распространено утверждение, противоречащее высказанному выше. Отстаивающие эту точку зрения полагают, что материально-техническая база кочевничества – его хозяйство – неуклонно (и даже сравнительно быстро?) развивалось. Однако никаких аргументов в пользу этого мнения, за исключением ряда фактов периодов возникновения и разложения кочевничества, не приводится. Это подчеркивалось неоднократно. В своем последнем исследовании, посвященном казахам-кочевникам[10], С. Е. Толы-беков подверг обстоятельной критике такие взгляды и высказал ряд интересных соображений, в целом справедливых. Так, он считает, что в кочевом скотоводстве качественное улучшение пород скота наступало через несколько сотен лет: возможностями же для резкого качественного изменения пород кочевничество не располагало вообще[11]. О накоплении опыта хозяйствования С. Е. Толыбеков пишет так: «Этот народный опыт и вековая производственная практика людей не могли вызвать коренного изменения материальной базы производства и организации труда…»[12]. В другом месте, как бы подчеркивая свою мысль, добавляет: «Кочевники были верны