завывает ветер в водосточной трубе. Кто-то топчется по чердаку — зверь ли, привидение ли — всё равно. Печь даёт приятное тепло, которое сохранится часов до 11 утра, и ещё можно будет выспаться до того момента, как в доме станет прохладно. Потом — обычные ежедневные дела и, наконец, время для моего ремесла. У тебя, наверное, всё такой же безупречный маникюр. Мои руки сейчас тоже пришли в норму. Поначалу, когда работа по дому была незнакомой и его закутки мало изученными, мои руки вечно были в ссадинах, ожогах и занозах. Постепенно, когда движения приобрели точность, я стала топить печь без единого пятна сажи на руках, без единой впившейся в мясо щепки. К тому же руки мои подтянулись и окрепли от ежедневного доставания воды из колодца. Я привыкла к моему быту. Ты не представляешь, как можно жить без водопровода и канализации. Знаешь, человек, который привык к внутренней и внешней опрятности, не опустится при любых условиях жизни. А мои условия шикарны: не нужно ходить в туалет на улицу, он находится в доме, от бетонированного резервуара в подвале идёт вытяжка в печь, и никакие запахи не портят моё настроение. Ежедневное мытьё в тазу не представляет никаких проблем, как и регулярное посещение бани. У меня есть электричество, газовая плита и три дровяных печи — прежние хозяева были готовы к любому развитию истории. А я, видимо, не очень. Расклеиваюсь вот, когда теряю взаимопонимание с близкими людьми, когда им не до меня. «Такие ли уж они близкие?» — возникает тогда вопрос. Может, душа моя была рядом с фантасмагорией, компьютерной программой, которая ежедневно бесстрастно задавала мне один и тот же вопрос: «Как настроение?», не испытывая ни тепла, ни влечения и ни малейшего желания в это настроение вникать? В таком настроении, как сегодня, лучше не смотреть в зеркало — там нет ничего познавательного. Там враг и жизнь без тебя. Когда-то давно, ещё в институтские времена, выполняя задание по экзистенциальной психологии, в котором было нужно описать свой последний день, я увидела себя писательницей. Я сидела за столом в кабинете, уставленном книгами, писала что-то. Мне было лет 98, я была сухонькой старушкой с ясной головой. Я видела, как тихо умерла за работой, как ко мне вошли мои дети и внуки. Я была безмятежно счастлива в той жизни, что увидела. Мне было не страшно умирать. Это видение поселило в моей душе покой и уверенность в том, что мне хватит времени и сил реализоваться в жизни. Почему же она теряет устойчивость, эта уверенность, без твоей заботы?

Надеюсь, новый год ты проведёшь хорошо. Побудешь любимым маленьким мальчиком, от которого ничего другого не будут хотеть, только чтобы он спал и кушал. Надеюсь, ты соскучишься по мне, которая хочет от тебя так много: чтобы ты уважал себя, свою мечту и меня. А лучше, чтобы очень сильно любил.

26 декабря 2013 г.

Когда меня спрашивают, не боюсь ли я жить в лесу, мне так смешно, правда. Страшнее всего — попасть в лапы печорской безысходности. Волки — ерунда, они лишь подстёгивают воображение и стимулируют защитные механизмы. Да и делать им нечего, что ли — на человека нападать? Такая женщина пригодиться ещё может стране, али так какому молодцу доброму. Волки, они ж не дураки. А тоска здешняя — вот убийца… Ею поражено почти поголовно всё население. Какое-то оцепенение и безысходность… этим вирусом боюсь заразиться.

Страшно ли жить в лесу? Я знаю, что не стану понапрасну подвергать себя опасности. Я знаю, что просто так не сдамся даже в ситуации смертельной угрозы, что буду бороться за свою жизнь. И это не решение ума, это опыт моего тела. Первый прыжок с парашютом Д-5. От восторга забываю вытащить стропичку на запаске и вижу, как в замедленной съёмке: шёлковый свёрток разматывается, падая вниз, и начинает наполняться воздухом. Затем запасной купол лезет знакомиться с основным, путаясь в его стропах. До земли метров 700. Одна только мысль: «Если не распутаешь — тебе конец». После этого наступает абсолютная тишина и ясность сознания. Только действия. Ни паники, ни страхов, ни мыслей. Удалось на правую руку намотать непослушную запаску и так, с пузырём подмышкой, выруливая левой, миновать деревья и благополучно воткнуться в снег аэродрома. Видимо, силы были израсходованы на борьбу с куполами, потому что погасить их удалось не сразу, и меня ещё тащило какое-то время по снегу. Затрясло меня только тогда, когда я увидела бегущих ко мне перепуганных товарищей. Кричали, что никто от меня не ожидал такой ошибки. Разумеется, два последующих прыжка были выполнены на «отлично» — прямо в цель. Страх…нет никакого страха. Страх — это вопрос доверия, и потому бороться с ним глупо. Будем жить…

— Так! Встали все! Сейчас мы будем проводить игру! — доносилось из-за обшарпанной двери холодной раздевалки. Валенки с въевшимся мышиным помётом, выданные мне во исполнение миссии Деда Мороза, грели, как положено. Красные домашние варежки создавали локальный уют и некоторое чувство независимости от условий, которых явно не было у трясущейся Снегурки. Напарницей моей была Марина, изящная мама внезапно заболевшей пухленькой Снегурочки. Почему я подумала, что девочка должна вечно комплексовать рядом с этим идеалом? Почему я подумала, что больница — способ избежать публичной оценки и сравнения не в свою пользу?

Дети громко позвали Снегурочку, и я осталась одна. Странно, что на роль Деда Мороза не нашлось мужчин. На празднике было много молодых, здоровых отцов, вполне способных справиться с детским утренником.

Моя дедморозовская эпопея началась с районного конкурса Дедов Морозов. Я подумала, что если там будет хоть один мужик, то первое место надо присудить ему, иначе все переведутся. Мы приехали первыми, и я успела размяться и понаблюдать прибытие участников. В большом зрительном зале Печорского районного центра культуры всё было готово к празднику: бутылка водки, маринованные яблоки и пицца стояли на краю сцены. Пиццу было не велено трогать до окончания конкурса, а к водке прикладывался, похоже, только местный ведущий — разило от него изрядно. Деды Морозы переодевались прямо в зале. Грудастые тётки, хихикая, прилаживали бороды. Потом выступали по жребию. В ожидании выхода поднимали маски, как забрала, потому что дышать в них невозможно. И из-за двери неслись визгливые призывы к новогодним играм. До меня и после меня, стандартно — детсадовски, утомительно. Мне было интересно говорить низким голосом, но, кажется, от этого сильно страдала громкость, а водить хороводы с микрофоном в руке было