— Заткнись.

— Никто! Это ты? Отпусти меня, Никто. Я ведь всё равно ничего не смогу рассказать. Мне просто будет нечего рассказывать. Пожалуйста, отпустите меня!   

— Заткнись!

— Смотри, снова укусит.

— Не укусит.

Ещё один оглушительный удар по лицу.

И оно меня всё же накрыло.

Спасительное ничто.

— Ну вот, теперь она вся в крови, — разочарованно промычал мужской голос из комнаты, в которой единственной горел свет.

Я замер в коридоре, прижавшись к стене.

— Ты просто конченый псих!  Зачем ты вообще это сделал?

— Я это сделал, потому что она заслужила. Потому что она такая же сука как все. И она меня укусила!

— Она грязная!

— Она и была грязная. Успокойся, мы её помоем. Помоем и выебем.

— Ну наконец уже выебем!

— Помоги мне!

— Куда нести?

— Туда. Надо связать ей руки над головой и зацепить за крюк. Там крюк, видишь. И шланг. Давай, давай, поднимай!

— Сука, а она тяжёлая!

Трое. По голосам оценил я.

Аккуратно выглянул.

Молодые. Здоровые. Сильные. Уложу максимум двоих. Третий или кинется драться, или сбежит. Главное правильно выбрать и первым завалить того, который всё решает.

Два блондина. Симпатичные. Один повыше с длинными волосами. Второй посмазливее с короткими. Третий чернявый страшненький. Это он хочет только ебаться, остальное ему не нравится. Может, его и оставить на десерт?

Я бесшумно спустился к машине, пока они там возились с девчонкой. Пока дотащат, пока подвесят, прикинул я. Хорошо, что она вырубилась.

Не девчонка, а сущее наваждение, выдохнул я. Спасай её теперь!    

Не давала покоя мысль что же они с ней сделали, раз она вся в крови, а изнасиловать они её не успели. Но руки не тряслись, заряжая ветеринарное ружьё, и это главное. Голова тоже была светлой и пустой, как у хирурга перед операцией. Жаль только, что заряд в винтовке всего один. Вставить второй я всё равно не успею. Но на всякий случай в карман сунул ещё два дротика с лекарством.

Я не слышал, чтобы девчонка закричала. Не слышал, как пришла в себя. Возвращаясь обратно по выщербленным ступенькам, сначала я подумал, что это только шипение воды, но потом услышал её голос.

— Я Ника. Ника Тальникова. Отпустите меня, пожалуйста. Я обещаю, вас никто не будет искать. Вам ничего не грозит. Мне просто нечего будет сказать. И некому, — она закашлялась, выплюнув воду, но продолжила громче. — У меня есть отец. Но у него рак мозга, и он меня даже не узнаёт. Ещё у меня есть машина. Сузуки Джимни, я зову его Джим. Он мне как друг, — её голос дрожал. — Иногда я с ним разговариваю, и даже советуюсь. А ещё у меня есть цветок. Его зовут просто Цветок. Он очень худой, буквально палка с листьями. Он вырос из лимонной косточки, поэтому никогда не зацветёт и не даст плодов. Но он этого не знает, и я люблю его всё равно. За то, что он очень терпеливый. Иногда я неделями забываю его поливать, а он терпит. Ждёт и терпит. И я тоже вытерплю. Что бы вы со мной ни сделали, я вытерплю, — захлебнулась она, снова закашлялась, но договорила. — Только не убивайте меня, пожалуйста!

— Ну да, тебя ведь ждёт цветок, — заржал чернявый, что держал в руках шланг и направил его вверх, заставляя её захлёбываться.

Именно в этот момент я и выстрелил.

Но не в него. А в одного из блондинов, что стояли чуть дальше. В того, что, сложив руки на груди, смотрел, привалившись плечом к стене, как девчонка дёргается.  

В тот самый момент, когда с его мерзкого рта сорвалась гадкая ухмылка, дротик и вонзился ему в руку.

Жаль, что не в глаз.

Он охнул, схватился за плечо и начал оседать.

Второй сидел на столе ко мне спиной. Курил, отвернувшись от происходящего. Он как раз сделал последнюю нервную затяжку, когда услышал непонятный звук. Затушил окурок, обернулся. И, спрыгнув со стола, бросился к товарищу.

 На это и было рассчитано. Он получил сзади прикладом по голове и растянулся рядом.

Я развернулся к третьему, к кому, который всё это видел, но так и стоял, открыв рот как полный придурок со шлангом в руках. Испуганно бросил шланг, когда я, глядя на него, прохрустел шеей, качнув головой туда-сюда. Но он явно не собирался драться. Трусливо скользнул спиной по стене и пятясь от меня, скрылся в тёмном проёме двери, только пятки засверкали.

И теперь я бы успел зарядить ружьё и даже прицелиться в пустую глазницу окна в соседней комнате, чтобы подстрелить его, петляющего в темноте как заяц. Если бы пришёл сюда за ним.

Но я пришёл сюда за девчонкой.

С тяжёлым сердцем я развернулся и пошёл туда, где свет горел ярче всего.

В этой комнате с обитой блестящей нержавейкой стенами, крюками под потолком, и сливным отверстием на неровном кафельном полу, видимо, когда-то мыли свежевыпотрошенные туши. Сейчас, стоя навытяжку на самых кончиках пальцев с подвешенными на крюк связанными руками, там дрожала обнажённая девушка.

Глаза её были завязаны мокрой тряпкой.

И она испуганно ахнула, когда приподняв, я снял её с крюка и прижал к себе.

— Его надо привить, — сказал я.

— Что? — слепо крутила она головой, стуча зубами.

— Твой лимон. Взять отросток культурного сорта и привить в крону. Даже я это знаю. И зацветёт твоя палка, Ника Тальникова. А, может, даже заплодоносит.

Не хотелось этого делать. Но пока заговаривал зубы, достал из кармана и вогнал ей в плечо содержимое пружинного шприца.

Обнял, когда она обмякла, вдохнул запах её волос, всё также нежно пахнущих ванилью, бережно укутал в старое одеяло, что нашёл тут же, и понёс в машину.

И как бы мне ни хотелось не ввязываться, я не мог иначе.

Сейчас ей срочно была нужна помощь. И мне придётся что-то с этим делать:

на её груди свежими порезами алело слово «СУКА».

Тишина. Оглушительная тишина. Плотная, вязкая, густая.

Я поняла, что проснулась, когда сквозь неё пробился звук.

Дождь.

Он стучал в стекло, отбивал дробь по карнизам, шелестел листьями за окном.

Успокаивал. Баюкал. Шептал.

Мужчина.

Мне казалось, я просыпаюсь уже не первый раз. Но когда бы я ни открывала глаза, он каждый раз был в комнате.

Красивый мужчина.

В таких влюбляются окончательно и бесповоротно.

Такие любят однажды и навсегда.