Тревога Лолиты передалась Джебу. Он старался не думать о том, как много сделал для них капитан.

Они были обязаны ему многим: свободой, дружбой, мастерством разведчика, которым он делился со своими агентами. Но в другом ключе размышлять не мог.

Снова вопросы, снова ответы. Чтобы выйти на след капитана, нужно выяснить, какое задание он получил.

Вечером следующего дня гостиничный факс высунул свой белый гепатитный язык. Лолка пробежала текст глазами и со всех ног бросилась к Джебу. Послание адмирала было коротким, но, как показалось Блинкову, требовательным и обнадеживающим:

«Ближайшие три дня буду в рабочей командировке в Дубровнике, Хорватия. Кемпинг „Загора“, строение один. Школьник».

Хорватия

Дубровник, один из древнейших городов Хорватии, насчитывает четырнадцать столетий. Славянские племена пришли сюда в VI веке и основали поселок, получивший название от окружающего местность дубового леса. Дубровник стал крупнейшим в восточной Адриатике городом-портом, центром судостроения, торговой столицей всего Средиземноморья. Он успешно конкурировал с Генуей и Венецией.

Кемпинг «Загора» находился севернее Дубровника, в зоне охотничьих угодий. Дорога из аэропорта вела вдоль изрезанного побережья Хорватии. За окном проносились пляжи, сотни островов, будто восставших из прозрачных, как горная река, вод. С другой стороны шоссе высились лесистые горные хребты.

Водитель такси свернул на боковую дорогу, утопающую в лесу. По договоренности с клиентом он остановил машину, не доехав до кемпинга полкилометра. Он хорошо говорил по-русски.

— Здесь одна дорога, не заблудишься.

— Охраны по пути нет?

— Только в кемпинге.

Кемпинг насчитывал шесть домиков. Он отстоял от моря на полтора километра, и такое месторасположение имело много плюсов. Воздух здесь был необычайно свежим. В нем чувствовались и близость моря, и зелень дубрав, взявших этот жилой комплекс в плотное кольцо.

Блинков прямиком направился к крайнему бревенчатому домику, заметив: «Меня встречают».

Навстречу ему шагнул парень лет двадцати семи.

— Здравствуйте. Вы к Виктору Николаевичу? Откуда вы прибыли?

Джеб кивнул, ответив на приветствие.

— Я приехал из Каталонии.

— Все верно. Шеф ждет вас, пойдемте со мной. — Он протянул руку и взял у Джеба дорожную сумку.

В широкой прихожей он остановил Блинкова вопросом:

— Разрешите?

Тот поднял руки и дал обыскать себя. Проворные руки офицера охраны пробежали по карманам джинсов и легкой ветровки.

— Все в порядке, проходите.

Домик был рассчитан на четыре человека, с двумя спальнями, кухней и просторной гостиной.

Адмирал Школьник восседал на желтом широком кресле, по размерам напоминающем небольшой диванчик. Он отрегулировал изголовье, полностью расслабившись. На столике стояла бутылка коньяка, пара фужеров. Над ним проливал голубоватый свет светильник в виде экзотической змеи.

Начальник управления был одет в рубашку, спортивные штаны и шлепанцы.

— Присаживайся, — он указал место напротив. — Бери стул и присаживайся.

Ни тот ни другой не приветствовали друг друга. Блинков посчитал, что первым поздороваться должен хозяин. Последнему, казалось, проще и надежнее было сразу же попрощаться. То читалось по хмурому лицу седовласого адмирала, который напомнил Блинкову снимок молодого Брежнева на отдыхе.

Стул оказался мягким креслом в светлом хлопчатобумажном чехле.

— Выпьешь? — предложил адмирал.

— Нет, — отказался Блинков, утопая в кресле.

— Можешь курить. — Школьник выдержал беглую паузу. — Я здорово рискую, встречаясь с тобой.

— Но не отказались от встречи.

— По старой дружбе, — невнятно пробормотал адмирал. — Так, как вы, никто не делает. Какого черта вы загрузили мои телефоны?! Я вам не делопут, у меня сотни причин отказать вам в любой просьбе и в произвольной форме.

Блинков молча слушал шефа флотской разведки.

Скоро он выплеснет недовольство, сполоснет рот коньяком и приступит к делу.

Он видел Школьника разным. В основном задумчивым, посасывающим мундштук. Нередко на него накатывало игривое настроение, и он сыпал морскими прибаутками. Но никогда еще адмирал, проработавший в разведке флота два десятка лет, не выказывал раздражения. Казалось, его не способна вывести из себя единственная муха в спальне.

— Родителям Абрамова мы сказали, что его восстановили в должности, — продолжил Школьник. — Но это не совсем так. Подразделение управления и отдельный кабинет для Абрамова — это навсегда ушедший спальный вагон. Он не мог не знать об этом, когда писал рапорт.

— Почему?

— Все потому же, — огрызнулся Школьник. — Я получил заявление от собственника, от совладельца испанского отеля, «владельца заводов, газет, пароходов». Мистер Твистер, а не бездомный офицер... — Он мрачно усмехнулся: — Нет зрелища печальнее на свете, чем флотский лейтенант, жена и дети.

Дело пошло на лад, спокойно заметил Блинков: адмирала потянуло на классику.

— Я сейчас не хочу говорить о том, что лично одобрил идею Абрамова подвести вашу агентурную группу под гостиничную крышу.

— Вы говорите о тлетворном влиянии Запада, — быстро нашелся Блинков.

Адмирал с минуту не сводил с него своих серых глаз.

— Ишь ты какой, — холодно сощурился он. — Ладно, пусть будет так.

Школьник был открыт в своем недовольстве, в своем паршивом настроении, и Джеб легко читал его мысли. Адмирал перенес недовольство, вызванное срывом в работе, на личные качества капитана Абрамова, на его личную жизнь, которую он однажды круто развернул. Такое поведение не к лицу Школьнику, вдумчиво отметил Блинков. Много в нем от брюзги. Кажется, он разучился проигрывать или, по крайней мере, достойно встречать неудачи.

— Выпей, — настоял адмирал, плеснув в бокал коньяка. — Сейчас ты услышишь то, что тебе вряд ли придется по душе. Абрамов получил... Как бы это помягче сказать?.. — Школьник в нетерпении пощелкал пальцами. — Он стал куратором новой агентурно-боевой единицы. Я не хочу сравнивать вашу группу с новой ни по составу, ни по качеству.

С этого мгновения Блинков слушал адмирала невнимательно. В его груди закипала ревность. Он не мог охватить картину в целом, лишь короткие и яркие, как молнии, образы и мысли впивались в грудь и голову. Если бы Саня Абрамов просто ушел из их жизни... Но он ушел к чужим людям, оставив своих. У него за плечами двенадцать месяцев дружбы, три боевые операции. В его багаже сложные, но вполне человеческие отношения с боевой командой Блинкова. В его багаже не хаос, там все аккуратно уложено и объяснимо. Вот ревность и любовь, вот дружба и преданность, вера и надежда. Они настолько сроднились, что разрыв казался невозможным.