– Иди, девочка, в соседнюю комнату, закрой дверь, читай сценарий, готовься к съемкам, с Герасимовым договорюсь! – и, обратившись ко мне, добавил: – У нас есть Любава! А ты, Георгий, просто обыкновенный гений!

Под Москвой, на берегу Пестовского водохранилища за три месяца художники Куманьков и Свидетелев построили город Новгород с крепостью, домами, слободами, деревянными мостовыми и тротуарами, пристанью и тремя кораблями на плаву. Декорации стоили неслыханных денег, но фильм после мирового проката вернул их государству с большой прибылью, не говоря уже о его высоком нравственном воздействии на зрителя. Важнейший лейтмотив картины – верная любовь Садко и Любавы. Во время дальних походов Садко за моря-океаны на крепостной стене стоит Любава и ждет, ждет корабля с любимым, вглядываясь в морскую даль. Весна перетекает в знойное лето, дождливую осень сменяет холодная зима…

На всю жизнь мне запомнились съемки зимнего эпизода. Тяжелые серые облака, сквозь которые не пробиться солнечному лучу, заволокли небо. Оператор Федор Проворов вынужденно прекратил съемку. Совсем захолодало, а Любава – Алла Ларионова – в одном платье.

– Жорочка! – обратилась она ко мне, – пока перерыв, давай побегаем по лесу, а то я продрогла.

С разрешения Птушко мы стали бегать по девственному снегу, я все пытался догнать Аллу. Неожиданно она поскользнулась и упала. Я подбежал и опустился на колени, помогая ей подняться.

– Согрелась? – спросил я.

– Нет!

– Хочешь согреться?

– Как?

– Разреши, я тебя поцелую!

– Разрешаю, – произнесла она, улыбаясь.

У Аллы были изумительные губы, всегда горячие и влажные. Так, как она, не могла целоваться ни одна женщина в мире… Мое сердце так колотилось, что готово было выпрыгнуть. Обоим стало жарко. Нашим поцелуям и объятиям помешало прорвавшееся через облака солнце. Осветив Аллу, оно превратило ее в какое-то неземное существо…

И вдруг истошный крик Птушко:

– Где Ларионова, где Натансон?

Он спустил нас с небес на землю. Съемки продолжались.

Как я был рад, что по моему совету Птушко взял Аллочку на роль Любавы!

С отличным настроением мы все вернулись из экспедиции в Москву. По приходу на студию я узнал, что в связи с сокращением штата я уволен с «Мосфильма». В этом списке уволенных, висящем у входа, в основном числились работники еврейской национальности. Список заканчивался фамилией известного режиссера Михаила Швейцера, но туда не попали корифеи – Ромм, Юткевич и Столпер.

Вся эта позорная история была развязана Сталиным. Я раньше и слов таких – «безродный космополит» – не знал, да и вообще ни в школе, ни во ВГИКе никогда не чувствовал себя евреем. В СССР существовала истинная дружба народов, и ни одна национальность не выделялась. В этом было одно из великих завоеваний советской власти…

Заступничество прославленных режиссеров Довженко и Птушко мне не помогло. Большаков по этому вопросу их не принял.

Вскоре стало известно, что сотни тысяч людей еврейской национальности по всей стране остались без работы. Увольняли их, не считаясь с членством в партии большевиков, заслугами и званиями, включая и орденоносцев-фронтовиков. Не трогали только евреев, работающих над атомной и водородной бомбами вместе с Сахаровым и Курчатовым. После создания бомб им всем присвоили звание Герой Социалистического Труда. Еврей академик Харитон стал трижды Героем. Прославился Ландау, став трижды лауреатом Сталинской премии и нобелевским лауреатом а также Героем Социалистического Труда.

Еврей Борис Львович Венников был выпущен из тюрьмы и стал организатором оборонной и атомной промышленности, генерал-полковником инженерно-технической службы, трижды Героем Социалистического Труда, лауреатом Сталинской премии, наркомом вооружения СССР, членом ЦК ВКП(б). В 1945 году назначен начальником первого Главного управления при СНК СССР, которое непосредственно занималось организацией атомных работ. (Это я к тому, что черносотенцы распространяли слухи, будто евреи в войне не участвовали.)

С «Ленфильма» был уволен Леонид Трауберг, известный режиссер-сценарист (фильмы «Новый Вавилон», «Юность Максима», «Возвращение Максима», «Выборгская сторона», созданные совместно с Григорием Козинцевым), а на Студии им. Горького в числе уволенных оказалась Татьяна Лиознова, снявшая через несколько лет легендарную многосерийную картину «Семнадцать мгновений весны» с выдающимся Вячеславом Тихоновым и другие отличные фильмы. Ее восстановили при заступничестве Сергея Герасимова.

Я был в отчаянии.

По совету своих русских друзей-«мосфильмовцев» я подал в суд (он находился на Бережковской набережной) исковое заявление о восстановлении на работе.

Через несколько дней меня вызвала судья, очень похожая на Татьяну Васильевну Доронину. Встретила она меня с очаровательной улыбкой. Я с горечью рассказал ей о том, как несправедливо со мной поступили на «Мосфильме». Ведь на моем иждивении находятся больная мать и неработающая жена с маленьким ребенком, а мой отец в первые дни войны ушел на фронт, имея освобождение от призыва в армию по зрению. Добровольно ушел на защиту столицы и погиб под Ельней.

– Заберите свое исковое заявление. Суд вас не восстановит. Ничем не могу вам помочь. Есть распоряжение: с такими фамилиями, как ваша, не восстанавливать.

Я отказался. Через несколько дней состоялся суд, который длился чуть более пяти минут. В иске к «Мосфильму» о восстановлении на работе мне отказали.

Я обратился с апелляцией в городской суд Москвы. Причем в судах интересы «Мосфильма» защищал юрисконсульт еврей Меерович, который, боясь за свою шкуру, рьяно выступал против меня. (А в народе ходит слух, что евреи защищают друг друга. Это неправда. Вот и сегодня евреи-олигархи, долларовые миллиардеры отказали мне в финансовой поддержке фильма о жизни и творчестве великого писателя Михаила Булгакова. Даже сценарий не захотели читать…) Все повторилось, как в районном суде. После заседания я вышел на улицу, сел на какой-то камень и зарыдал от несправедливости, обиды и безысходности. Тогда казалось, что никогда мне больше не придется работать в кино. Из Алма-Аты я привез в Москву три пары валенок, купленных на базаре маме, сестре и себе. Моя мамочка, чтобы содержать семью, как-то решила одну пару продать на рынке и купить продукты, но сразу же была схвачена переодетым в штатское милиционером, который принудил ее сопроводить к ним в квартиру, где нашел еще две пары. Все валенки забрал, и через несколько дней маму судили за «спекуляцию».

Если б не справка, что папа – фронтовик и погиб на войне, ее могли бы приговорить к тюремному заключению. Но судья, пожалев, вынесла решение конфисковать валенки.

К этому времени правительство постановило всем научным работникам резко повысить зарплату. Увы это постановление нас не коснулось. Папы уже не было, а мама в это время даже пенсию не получала.

Более чем через месяц, когда в доме кончились все деньги, я решил обратиться к Никите Сергеевичу Хрущеву, который был в то время секретарем ЦК и первым секретарем МК партии. Написал заявление как коммунист, в котором сообщил о своей горькой судьбе, и опустил его в ящик при входе в МК на улице Куйбышева – ныне снова Ильинка, указав в заявлении свой телефон и адрес. Через некоторое время мне позвонил помощник Хрущева Олег Константинович Иванов и попросил прийти к нему.