– Подельник Журавского Иван припомнил, что Князь водил знакомства с неблагонадежными, – повел головой полицейский чиновник.

– А поподробнее? – заметно напрягся судебный следователь.

– Поляками, господин коллежский асессор.

– По его разумению, раз Журавский поляк, то и все прочие поляки, с коими тот был дружен, враги государя? – Чаров не скрывал иронии, но посмотрев на серьезно-сосредоточенную физиономию Блока, немедля поменял тон. – Однако ж, памятуя недавнее покушение на августейшую особу государя, мы не вправе оставлять без внимания подобных признаний. Стало быть, Иван самолично наблюдал оных лиц в обществе Князя?

– Только слышал их имена. По его словам, в столицу должен прибыть некто Ржевуцкий с супругою, и Журавский намеревался их встретить.

– Как вам известно, поезда из Варшавы прибывают на станцию Варшавской железной дороги, но коли принять во внимание свидетельство коридорного «Знаменской», покойный собирался на Николаевский вокзал, – заметил Чаров, о чем-то размышляя.

– С того разговора минуло время, господин коллежский асессор. Можно предположить, что означенные Ржевуцкие на тот момент уже прибыли в Петербург, погуляли в столице в свое удовольствие, после чего отбыли в Москву. Возможно, Журавский ожидал их обратно из Первопрестольной.

– Справедливо, господин Блок, справедливо.

– Князь также упоминал, что Ржевуцкие везут какую-то статью, кою он пообещал им пристроить в важный журнал аль газету. Название Иван не упомнил.

– Прелюбопытная, прямо-таки интригующая подробность! Никогда бы не подумал, что закоренелый щипач Журавский водил дружбу с пишущей братией и, возможно, это еще предстоит установить, поддерживал связи с неблагонадежными. Личность во всех отношениях разносторонняя! Кстати, а Ванёк ничего не попутал со статьями да газетами? Уж больно отчаянным хвастуном представляется Князь! – на лице Сергея заиграла снисходительная улыбка.

– Полагаю, что не попутал, – твердо произнес полицейский чиновник, глядя в упор на судебного следователя. Реплика Чарова, а главное – его пренебрежительно-насмешливый тон уязвили Блока.

– А ежели так, – поняв, что пересолил, принял строгое выражение лица коллежский асессор, – весьма ценные сведения вы мне изволили сообщить. Иными словами, хорошо поработали с Иваном, батенька. Стало быть, ясновельможная чета имела планы на покойного.

– Это еще не все, господин Чаров. Решетов упомянул об одной знатной особе, с коей встречался и даже состоял в переписке Князь.

– Вздор! Знатной особой?! Вор и марвихер! Ну, это уж слишком! – в неподдельной ажитации воскликнул судебный следователь. – Что он видел в своей жизни, этот Иван, подельник щипача?! Мог принять любую мало-мальски прилично одетую даму за знатную особу. Да и Журавский не дурак цену себе набить да, распустив хвост, пройтись павлином перед эдаким простофилей, – распалялся Чаров. «Впрочем, Князь дворянин, пусть и опустившийся на самое дно. А ведь и шляхтичи Ржевуцкие с ним дело имели… – Сергей задумался на минуту. – Да и тогда на регате все его приняли за своего, да и я ничего подозрительного не приметил». – Я вас услышал, господин Блок. Следует должным образом все обмозговать да прикинуть, как действовать далее будем.

– Выходит, не зря я к вам заглянул, господин Чаров?

– Не напрашивайтесь на комплимент, дружище! – с лукавой улыбкой погрозил ему пальцем судебный следователь и, предложив напоследок чаю, от которого гость решительно отказался, проводил до передней. От известий Блока кипела голова, и, оставшись в одиночестве, он снова и снова возвращался к тому, что ему сообщил полицейский чиновник.

«И что за знатная дама с Князем якшалась? – пренебрежительный сарказм окончательно уступил место неприкрытой озабоченности. – Положим, и не знатная, но явно не простолюдинка, хотя оное превесьма странно. Однако ж отчего странно? Наружность Журавский имел приятную, манеры светские, деньгами, неправедно нажитыми, мог пыль в глаза любому пустить, да и одет был по последней моде. Неспроста его благородная публика в своих домах принимала. Да и воры кликухой „сиятельной“ обозвали. Князь он и на ярмарке князь», – сопоставлял собственные впечатления о Журавском с рассказами Ивана Чаров.

«А вот чету Ржевуцких должно найти и допросить непременно. По какой надобности они Царство Польское покинули да в Петербург притащились? А может, до сих пор в столице обретаются да на государя злоумышляют», – холодный пот выступил на лбу судебного следователя, и он вспомнил о разговоре с министром внутренних дел Валуевым. В тот день дядюшка обмолвился о неких поляках, готовивших покушение на государя во время его прогулок в Царском Селе.

«Впрочем, все это вздор, чепуха и глупый слух», – как бы спохватившись, что сболтнул лишнее, перевел беседу на другую тему Валуев и, сославшись на безотлагательные дела накануне своего отъезда в Европу, спешно распрощался с племянником.

Едва дождавшись утра, Чаров поехал в присутствие, после чего придумал себе дело в кассационном департаменте Сената, а сам отправился на Фонтанку. Адъютант Шувалова полковник Шебеко немедля доложил графу о приходе судебного следователя, и тот был впущен в кабинет шефа жандармов.

– Полагаете, переодетая старухой дама и есть наша убивица? – после доклада Сергея по розыску броши и внедрению в окружение княжны Долгоруковой взял быка за рога Шувалов.

– Беря в расчет показания изобличенного дознанием подельника Журавского, Ивана Решетова, а также отсутствие следов борьбы при обнаружении тела Князя, можно утверждать, что покойный был хорошо знаком с убийцей. Обыкновенная шлюха, коли предположить, с кем приехал в гостиницу Князь, едва ли станет устраивать подобный маскарад, изображать калечную старуху и пытаться незаметно прошмыгнуть обратно в нумер опосля того, как ее сопроводили в вестибюль. А посему неизвестная пока что нам особа могла после половой близости, факт коей установил лекарь Мариинской больницы, беспрепятственно застрелить Журавского.

– Но что за причина побудила ее совершить смертоубийство любовника? – недоумевал шеф жандармов.

– Полагаю, выстрел случился совершенно спонтанно, ваше высокопревосходительство. Стрелявшая в Князя явно не брала в расчет, что ее могут услышать, – убежденно заявил судебный следователь.

– Ищущий да обрящет, – неопределенно пробормотал Шувалов и подошел к окну. – Теперь о главном, Чаров. Императрице донесли о приезде Долгоруковой в Петербург и ее свиданиях с государем, – вполголоса вымолвил он. – Речь покамест идет об их совместных прогулках. Слава богу, о Париже Мария Александровна покамест не знает. Но что любопытно. Сегодня я самолично наблюдал его величество с княжной вблизи нашей дачи на Елагином. Очевидно, кто-то заметил присутствие моих скотов в Летнем саду.

– Вчера я посещал раут у Несвицкого. Князь женится и объявлял о помолвке. К моему изумлению, бывшая там мадемуазель Варвара Шебеко о чем-то долго секретничала с будущей тещей князя, баронессой Лундберг. Учитывая связи баронессы Матильды и ее близость ко Двору…

– А вы чертовски наблюдательны! – в нетерпении, граф перебил его. – А ведь баронесса недавно вернулась из Крыма. Спешила на помолвку дочери, а заодно свежие сплетни из Ливадии привезла! – оживился граф и позвонил в колокольчик. Через секунду полковник Шебеко вырос на пороге Белого кабинета. – Найдите мне агента Шныря, и коли он здесь, сопроводите немедля, – приказал, как отрубил, он. – Мадемуазель Шебеко шаг за шагом берет патронирование над княжной в свои руки, – продолжил развивать занимавшую его тему шеф жандармов.

– Совершенно справедливо, ваше высокопревосходительство. Кстати, на обручении мадемуазель успела перемолвиться со всеми значительными персонами, кои соблаговолили прибыть. Даже отец Варсонофий, как мне шепнул при прощании Несвицкий, удостоил Варвару беседой.

– Бойкая девица, но до сих пор не замужем. Она ведь старше княжны лет на десять. Кстати, как по-вашему, эти поляки Ржевуцкие стоят нашего внимания?

– Полагаю, что да, ваше высокопревосходительство. – Он не стал вспоминать про давнюю обмолвку дядюшки министра на предмет злоумышляющих на государя поляков, справедливо полагая, что Третьему отделению наверняка об том факте известно, да и самого Валуева представлять болтуном в глазах шефа жандармов не хотелось.

– В таком разе я запрошу Варшаву и для нашего спокойствия негласную агентуру в Царстве Польском. И последнее, – в беспокойстве оглядывая судебного следователя, заметил Шувалов, – коли подаренная государем брошь тем или иным манером попадет на глаза императрицы по ее возвращении из Ливадии, тайный приезд Долгоруковой в Париж перестанет быть тайной. Доброхоты непременно укажут ей на дату «30 мая», выбитую на безделице, и сопроводят оное обстоятельство