За неведомой дверью пела Пиаф. Сейчас – Марсельезу, и Берта невольно улыбнулась, потому что Марсельеза ей всегда нравилась. Задолго до всего этого нелепого кошмара.

Allons enfants de la Patrie,

Le jour de gloire est arrive!

Contre nous de la tyrannie,

L’etendard sanglant est leve,

Огден, сидящий за столом, поднял голову от каких-то бумаг, лежащих перед ним, и окинул Берту неприязненным взглядом.

Entendez-vous dans les campagnes

Mugir ces feroces soldats?

Ils viennent jusque dans vos bras

Egorger vos fils, vos compagnes!

– Доброе утро, – вежливо поздоровалась Берта, садясь на привинченный к полу стул. Конвоир расстегнул наручники на её руках, она привычным движением завела руки за спину, и через несколько секунд наручники сомкнулись снова – её приковали к спинке стула.

Боятся.

Они её боятся. Ну конечно! Тётя прожила много-много лет в обществе двоих агентов, одного боевика и одного заместителя начальника кластера, пусть и бывшего. Небось научили каким-нибудь приемчикам. Надо страховаться.

«Интересно, я бы смогла сломать ему шею, если что? – подумала Берта, продолжая улыбаться Огдену. – Наверное, смогла бы. Но этого нельзя делать ни в коем случае, да и не изменит это ничего. Будет у меня после такого поступка пара минут на то, чтобы насладиться моральным удовлетворением, а после этого сюда прибежит двадцать человек и размажет меня по полу. Нет уж, спасибо. Известно, что каждый Буратино сам себе злобный враг, но не до такой же степени».

Огден не удостоил её ответом. В ожидании, пока уйдет конвоир, он снова уткнулся в бумаги. Берта вздохнула, села поудобнее. Куда бы сегодня прогуляться? В Симеиз? В Хабаровск? В Борки? Или, может быть, в Питер, в гости к Ри и Джессике? Сейчас решим. Ответим на пару вопросов и решим.

Замок снова лязгнул – допросную заперли снаружи.

Огден решительным движением закрыл папку с бумагами, выпрямился и презрительно глянул на Берту.

Та изобразила на лице доброжелательное внимание.

– Мы вчера не закончили, – Огден задумался. – Мы остановились на втором вопросе. Итак, искин корабля «Альтея» назвал Фоба Эн-Къера резонансным двойником одного из метапорталов Терры-ноль. Что вам об этом известно?

– Ничего, – дернула плечом Берта.

– Не лгите, «ничего», – передразнил её Огден. – Более чем известно. Вы очень упрямы, Роберта, хотя я для вас не вижу никакого смысла упрямиться. И вы, и Фэб, и, подозреваю, все остальные тоже являются носителями резонанса…

– Я не являюсь носителем резонанса, – в тысячный раз ответила Берта. – И никогда им не являлась. Мы жили на Терре-ноль много лет, и, думаю, если бы хоть какая-то точка мне соответствовала, мы бы её обнаружили уже давно. Разочарую – такой точки в природе нет.

– Есть, – упрямо повторил Огден. – И мы её найдем.

– Тогда вам придется меня нести, потому что добровольно я отсюда не выйду, – предупредила Берта.

– Нужно будет – понесем.

– По частям? – ехидно спросила Берта.

– Можно и по частям, – пожал плечами Огден. – Это зависит от обстоятельств.

– Где дети? – спросила Берта.

Три месяца она каждый день спрашивала об одном и том же. Не рассчитывая на ответ – спрашивала. Эти уроды забрали детей, забрали Настю и Рому, и… твари.

«Ненавижу шантажистов».

– Пока не будет согласия на сотрудничество, не будет информации о детях, – с удовольствием произнес Огден. – Роберта, ведь только вы остались. И Фэб, и эмпатка давно уже работают с…

– Не врите, – Берта поморщилась. – Ни Джессика, ни Фэб не пошли бы на это ни под каким давлением. И шантаж тоже не помог бы. Вы лжете, Огден, и делаете это на редкость топорно.

Пиаф пела…

Aux armes, citoyens

Formez vos bataillons

Marchons, marchons!

Qu’un sang impur

Abreuve nos sillons!

– Нет, я не лгу, – Огден ухмыльнулся. – Вы не мать, Роберта, и вам не понять мотивацию нормальной женщины. Никогда. Выявляетесь…

– Ну и кто же я?

– Вы извращенка. Да, да, именно так. Потому что нормальная женщина такого бы не сделала. Нормальной женщине никогда бы в голову не пришло лечь в одну постель с рауф. Нормальные женщины выходят замуж за нормальных мужчин и рожают нормальных детей. А не делят свою постель с четырьмя гомосексуалистами одновременно.

Спокойно. Это уже было. Это уже не первый раз.

«Какой же он всё-таки жалкий, Огден, – подумалось Берте. – Жалкий и несчастный. И, наверное, очень одинокий. Потому что лишь очень одинокий и очень несчастный человек может говорить такие гадости. Наверное, дома его никто не ждет. Может, и дома у него никакого нет. Наверное, он приходит к себе каждый вечер, в очередное временное жилище, и никто не встречает его у двери. Никто не спрашивает, как прошел день, и некому поцеловать его в щеку и покормить ужином. А ночью… ночью он тоже один, совсем один, и нет рядом с ним живого доброго тепла; а вместо любви у него скорее всего какие-нибудь стимуляторы, от случая к случаю, а то и вовсе ничего, потому что он боится, что его на этом поймают. Боится и поэтому лежит наедине с ночью, только он, и только ночь, и ничего больше… Он вроде бы нужен всем и при этом не нужен никому, бессильный и всесильный серый кардинал. В основе таких тварей всегда лежит одиночество. Что первично – это индивидуальный вопрос, но одиночество там всегда есть, как ни крути».

– …вас взяли в одной постели с мужчиной-рауф! Это отвратительно! – долетел до неё голос Огдена, который, оказывается, всё это время продолжал говорить. – Какая мерзость!..

…У Фэба болели сломанные ноги, и его познабливало – сказывалась перенагрузка. Часов до трёх ночи они читали Данте, а потом так и уснули, не раздеваясь, не выпустив из рук книги. Ждали ребят, нервничали. А под двумя пледами, прижавшись друг к другу, было так уютно и хорошо!.. Фэб заснул первым, а она лежала еще с полчаса, отрешенно глядя на снег за окном и машинально поглаживая его руку, покойно лежащую на корешке книги – удивительно красивые тонкие пальцы, ровные, под корень подстриженные ногти… За руками Фэб следил, и еще как, руки для него были прежде всего рабочим инструментом – и эта чистая, красивая рука Берте в тот момент почему-то ужасно нравилась. «Какие они у меня замечательные, – думала она. – Каждый по-своему, но замечательные – все». Снег падал и падал за темным окном, и она сама не заметила, как задремала. Утром позвонили ребята, она ответила, а потом снова легла и уснула, ведь Фэб еще спал, и ей не хотелось его разбудить…

– Похотливая мразь! Сука!

Ууу… Что-то Огдена сегодня заносит. Видимо, поговорка «У кого что болит, тот о том и говорит» действительно правильная…

– …И это пока еще только начало, Ольшанская. Вы будете сотрудничать, хотите вы этого или не хотите.