— Мы ждали тебя! — провозгласила вещунья ликующе. — Скажи, что нас ждёт завтра? Добро?

Ничего не происходило. По всей видимости, дух Канта раздумывал, что ждёт завтра столь разношёрстную компанию.

— Нас ждёт зло? Ответь! Зло рядом с нами?

На этот раз Кант собрался с мыслями, потому что стол подпрыгнул и стукнул.

— Зло придёт от нас? — продолжала вопрошать Антипия.

Стол подпрыгнул дважды.

— Зло придёт не от нас, — констатировала ведунья. — Оно постучит в двери?

Канта, по всей видимости, забавляло происходящее, потому что стол опять ощутимо подпрыгнул!..

Вот как она это делает, думал Василий Васильевич. Никаких ее движений не заметно, хотя темно, конечно, но глаза уже более или менее привыкли. И стол довольно тяжёлый, плотного старого дерева, на монолитной слоновьей ноге. Или в мистификации участвует хозяин дома, и к столу подведён некий механизм?…

За стеной вдруг что-то упало с приглушённым грохотом. Упало, покатилось, следом заревели медвежьи голоса:

— Ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую!..

Василий Васильевич замер. Как-то старик Иммануил выйдет из создавшегося неловкого положения?…

Свеча зажглась словно сама собой.

Антипия выдернула свои ладони из рук соседей, закрыла лицо.

— Он ушёл, — выговорила она из-за ладоней. — Он нас покинул. Он не вернётся.

— Жалость какая! — пробормотал Василий Васильевич, поднимаясь.

Кристина вскочила, побежала и включила свет. Все зажмурились.

Нужно будет потом слазить под стол, провести обследование на предмет механизмов. Разумеется, разоблачение Антипии в планы Меркурьева не входило, но ведь интересно!..

— Не моя ты, не моя, — продолжали завывать за стеной, — отчего же я тоскую?…

Кристина собрала со стола бумажки с неведомыми знаками и положила перед вещуньей.

— Вчера дух надолго приходил, — сказала она Меркурьеву. — На все вопросы отвечал.

— Вчера тоже Кант являлся?

— Нет, вчера была королева Брунгильда. Она мне сказала, что я в этом году выйду замуж по любви и по расчёту. — Кристина засмеялась, спохватилась и посмотрела на Антипию. — Только я не поняла, как это — и по любви, и по расчёту.

— Мало ли как бывает, — сказал Василий Васильевич. — Что у вас за кольцо? Такое гигантское?!

Кристина посмотрела на свою руку и спросила:

— Это? — словно на каждом пальце у неё было по кольцу.

Меркурьев кивнул.

— Это изумруд, — сказала Кристина. — Хотите посмотреть?

И она сняла кольцо и сунула Василию Васильевичу.

— Нет! — вскрикнула вещунья и поднялась в ужасе. Меркурьев от неожиданности чуть не уронил драгоценность. — Положите! Положите его на стол!

Меркурьев ничего не понял.

Антипия, обмотав руку шелками, вырвала у него кольцо и опустила на стол так осторожно, словно оно могло взорваться.

— Никогда, — сказала она Кристине. — Никогда не передавайте это кольцо из рук в руки! И никакое не передавайте! Вместе с кольцом вы отдаёте весь цикл вашего бытия! Поле может замкнуться. Кольцо можно только положить, лучше всего на деревянную поверхность. Дерево немного нейтрализует течение силы.

— Можно посмотреть? — перебил ее Василий Васильевич, который и про кольцо-то спросил просто так, потому что ему нравилась Кристина.

Изумруд — если настоящий, конечно, — был каких-то невиданных размеров. На самом деле Меркурьев никогда не видел таких камней! Может, только на экскурсии в Грановитую палату в далёком детстве.

Стас подошел и тоже стал рассматривать.

Изумруд был огранён особым образом, в мельчайших гранях плескался и переливался свет, и от этого казалось, что камень светится сам по себе.

При такой огранке, подумал Василий Васильевич, достаточно малейшего источника света, и камень будет загораться, как будто внутри у него лампочка.

— Ничего не понимаю в женских штучках, — сказал Стас. — Но эта красивая. Дайте я гляну.

— Только через стол! — вновь вскричала Антипия, и Василий Васильевич чуть было не уронил «штучку».

— Где оно сделано? — спросила Софья с интересом. — Италия, что ли?

— Изумруд индийский, — ответила Кристина беззаботно. — А где кольцо сделано, понятия не имею.

— Он что, настоящий?!

— Ну да.

— Не может быть, — произнесла Софья почти с ужасом. — Не бывает таких настоящих! Сколько в нём карат?

— Не знаю. Что-то около двенадцати, кажется.

Оправлен камень был очень просто — двойная полоска тёмного золота и больше ничего. Василий Васильевич смекнул, что две полоски придуманы неспроста, на одной такой камень просто не удержался бы.

— Оно очень старое, — сказала Кристина. — Прямо очень!.. Сейчас все говорят — фамильные драгоценности, фамильные драгоценности! Раз от бабушки досталось, значит, фамильное. Этот изумруд бабушка получила от прабабушки, а та от её бабушки и так далее. Верните мне его, пожалуйста.

Меркурьев отдал ей кольцо. Она водрузила его на палец и полюбовалась немного.

— И что? — спросила Софья. — Бабушке от прабабушки, а дальше?

— Дальше мы не знаем, — ответила Кристина. — Мы не разбирались.

— Почему?!

— Нельзя, — сказала студентка. — Запрещено.

— Кем?!

Крис пожала плечами и сказала, что, пожалуй, пойдёт спать. У неё есть книжка «Старый Кёнигсберг», она за неё еще не принималась, а ей к диплому нужно готовиться.

Василий Васильевич проводил её до чугунной лестницы.

— Где здесь свет зажигается, не знаете?

— Знаю, с той стороны. Там такая медная пупочка, потяните ее вверх.

Василий Васильевич нашарил «пупочку» и потянул. В вышине затеплилась слабая люстра.

Кофейная чашка и книга «Философия Канта» по-прежнему были на столе. Только «Философия» лежала страницами вниз.

Меркурьев вздохнул, подошёл и посмотрел. Книга была открыта на пятьдесят седьмой странице.

«Философ не испытал в жизни ни сильных радостей, ни сильных страданий, которые приносят с собой страсти. Его внутренняя жизнь всегда находилась в состоянии равновесия. Кант представлял образец мудреца, и таким же он будет в глазах грядущих поколений, вознесённый на эту высоту своими заслугами в области философии и чистотой своей жизни».

— Кто здесь читает Канта, не знаете, Кристина?

Студентка пожала плечами. Она стояла на лестнице, облокотившись о чугунные перила.

— Зовите меня Крис, — предложила она. — А лучше Мышь.