Страница пятьдесят семь, всё верно.

«Философ не испытал в жизни ни сильных радостей, ни сильных страданий, которые приносят с собой страсти».

Это мы уже сто раз читали!..

Интересно, кто с ним играет? Хорошо бы, конечно, Кристина по прозвищу Мышь, но отчего-то Василий Васильевич в это не верил. Нет, было бы прекрасно, если б она, но…

Высокие двери у него за спиной вздрогнули, будто снаружи потянули за ручку. Василий Васильевич оглянулся.

Ничего не происходило, потом двери вздрогнули вновь и тут же донеслось дребезжание колокольчика. А потом ещё раз.

Меркурьев поставил чашку на стол рядом с «Философией Канта», подошёл, повернул в замке ключ и распахнул створку.

В солнечном воздухе он увидел только силуэт. Силуэт колыхался и подрагивал, извивался, и Меркурьев на секунду зажмурился.

— Моё почтение, — вежливо проговорил посетитель и на старинный манер приподнял шляпу.

Он уже не извивался и не двоился, и оказался сухим человечком с мелким, но выразительным лицом. Он был облачён в долгополое пальто, а в руке держал дорожный ковровый саквояж.

— Доброе утро, — поздоровался Меркурьев.

Позади человечка на стоянке дремал длинный белый «Кадиллак» — вчера его здесь не было, — Меркурьев почему-то очень удивился, что старомодный и вежливый человечек прибыл на такой длинной, самодовольной машине.

— Приглашён погостить, — сказал новый гость. — Если вы ничего не имеете против.

— Я?! — воскликнул Меркурьев.

— С вашего разрешения, — заключил невиданный посетитель твёрдо.

— Проходите, — пригласил Василий Васильевич несколько растерянно. — Я сейчас найду хозяина или управляющую…

И посторонился, пропуская гостя.

Человечек воскликнул:

— Ни в коем случае! Не нужно никого обременять! Придёт время, и всё разрешится само собой.

В «Кадиллаке» нет водителя, мельком подумал Меркурьев. На водительском месте никого. Выходит, человечек сам сидел за рулём. Чудеса.

— Я подожду вот здесь. Если позволите.

Утренний гость прошагал к креслу возле готического окна, уселся, утвердил на острых коленях саквояж, а сверху пристроил свою шляпу.

— Хотите кофе? — спросил Меркурьев.

Гость подумал секунду.

— Лучше чаю и к нему каплю молока, — сказал он. — Если это вас не очень затруднит. Дело в том, что я не употребляю кофе. Это нездорово.

Он покосился на книгу, отчего-то покачал головой и уселся поудобнее.

— Сейчас попробую, — пробормотал Василий Васильевич. — Чаю с молоком, понятно. Одну минуточку.

— Не спешите, — любезно разрешил прибывший. — Из-за меня не стоит суетиться.

Меркурьев пошёл на кухню, спросил, где найти Нинель Фёдоровну или Виктора Захаровича, а также чаю.

— С каплей молока! — добавил он, вспомнив.

Оказалось, что для чая всё приготовлено там же, на буфете, Нинель Фёдоровну сейчас поищут, а Виктор Захарович ещё не вставал. Просидел с гостями почти до утра, как видно, не проснулся пока.

Возле буфета Василий Васильевич топтался довольно долго, раздумывая, как ему быть. В конце концов достал большую чашку с блюдцем, сунул в нее пакетик, подождал, пока заварится, и пакетик выбросил. Незнакомец в шляпе и с саквояжем, решил Меркурьев, ни за что не станет пить чай, из которого торчит хвост! Два кусочка сахару он пристроил на блюдце рядом с серебряной ложечкой, а сливки из круглых пластмассовых штуковин решительно некуда было перелить и пришлось нести так, в штуковинах.

Василий Васильевич не удивился бы, если б человечек исчез из вестибюля, но он был на месте. Он сидел в прежней позе, словно ни разу не пошевелился.

— Ваш чай, — по-официантски галантно сказал Меркурьев. — А управляющую ищут.

— Ах, не стоило беспокоиться! — досадливо вскричал человечек. — Не примете ли?

И он сунул Меркурьеву саквояж и шляпу.

Василий Васильевич принял их и неловко прижал к груди.

Человечек сделал глоток, зажмурился, оценивая, и заключил:

— Недурён. Шри-Ланка?

Василий Васильевич счёл нужным кивнуть — на всякий случай. Он был растерян и не понимал, что происходит.

— Всё же капля молока была бы не лишней.

— Молоко… рядом. То есть сливки. Сливки и сахар.

Человечек поднял на него глаза и вдруг ужаснулся.

— Непростительная ошибка! — воскликнул он и поднялся в волнении. — Я опять совершил ужасную ошибку! Всякий раз забываю! Вы ведь не привратник?

Инженер Меркурьев отрицательно покачал головой.

— И не лакей?

Василий опять покачал — нет, он не лакей.

— Прошу меня извинить, покорнейше прошу извинить! Забываю! Позвольте!

Гость вскочил и вырвал у Меркурьева поклажу.

— Непростительная ошибка! Я стал рассеян. Нужно было сразу дать понять, что мои указания неуместны. Ах, как неловко.

— Да ничего страшного, — промямлил Василий Васильевич.

— Нет, нет, не утешайте меня, — продолжал сокрушаться гость. — И ещё чай! Право, ужасная неловкость!

Он пристроил саквояж себе в ноги, шляпу угнездил сверху.

— Вы здесь в гостях, — резюмировал человечек, разглядывая Меркурьева. — Приглашены, так же, как и я.

— Нет, я в отпуске, — признался Меркурьев. — Приехал отдохнуть.

— Вы тяжело трудитесь? Труд вас изматывает?

Василий Васильевич никогда не задавал себе таких вопросов!

— Жара изматывает, — сказал он наконец. — Я работаю в пустыне, на газопроводе.

— Как интересно, — восхитился человечек, — и, должно быть, увлекательно!..

— На самом деле, не очень. Нет, то есть интересно, — спохватился Меркурьев. — Но не всегда. В основном это просто тяжелая работа.

— Может быть, присядем?…

Меркурьеву хотелось удрать — лучше всего на кухню или в столовую, где пахнет свежей утренней булкой, где все свои, где можно не вести странных разговоров и где никто уж точно не примет его за лакея или привратника!..

Тем не менее он зачем-то сел в соседнее кресло и сделал любезное, слушающее лицо.

Гость ещё пригубил чаю, вновь похвалил его и спросил, в чём заключается тяжесть работы Василия Васильевича.

Тот пожал плечами.

— Приходится за всё отвечать, — сказал он. — За технику, а главное — за людей. На ходу корректировать проект, потому что на бумаге одно, а в поле получается совсем другое. И условия, в общем, не сахар.

— Ваш труд скорее умственный или физический?