– А куда девался мотор?

– Сэр Уильям забрал его в дом и использует, чтобы снабжать лабораторию электрическим током.

Я наклонился пониже, силясь разобраться, что это за хрустальные поверхности, но даже с близкого расстояния мне не удавалось установить, как они сделаны. Летательный аппарат не оправдал моих ожиданий; если бы он поднялся в воздух, это было бы, надо думать, потешное зрелище. Выпрямившись, я увидел, что Амелия отступила на шаг.

– Скажите, – обратился я к ней, – вам случалось помогать сэру Уильяму в лаборатории?

– Да, когда он просил меня об этом.

– Значит, вы его доверенное лицо?

– Если вас заботит, способна ли я уговорить его купить ваши очки, то полагаю, что да.

Я ничего не ответил: злосчастная история с очками совершенно выскочила у меня из головы.

Мы медленно двинулись обратно в сторону дома, вышли на лужайку, и только тогда Амелия смилостивилась:

– Теперь, быть может, отправимся на велосипедную прогулку?

– С радостью.

Мы вернулись в дом, и Амелия вызвала миссис Уотчет. Достойной женщине было сказано, что мы сейчас выйдем из дому, но чай тем не менее следует сервировать как обычно, в четыре тридцать. Затем мы отправились к навесу, под которым хранились велосипеды, выбрали себе по машине и вывели их, придерживая за руль, через сад к границе Ричмонд-парка.

Мы устроились в тени деревьев, нависающих над берегом живописного пруда, и Амелия наконец поведала мне, что произошло с ней наутро после нашего разговора.

– На завтрак меня не позвали, – рассказывала она, – а я очень устала и проспала. В половине девятого меня разбудила сама миссис Энсон, которая принесла мне завтрак в постель. Затем, как нетрудно догадаться, я удостоилась чести выслушать лекцию о воззрениях миссис Энсон на вопросы морали. Лекция, как водится у этой дамы, была весьма продолжительной.

– Она была разгневана? И вы не пытались ей ничего объяснить?

– Нет, она не была разгневана или, по крайней мере, сдерживала свой гнев. Но объяснять что бы то ни было просто не имело смысла. Миссис Энсон тут же картинно поджимала губы. Она твердо знала, что произошло, пришла на этот счет к совершенно определенному выводу, и мне сперва казалось, что, сделай я хотя бы робкую попытку поколебать этот вывод, опровергнуть вынесенный заранее приговор, она умрет от негодования. Потому я сидела и покорно выслушивала ее наставления. Вкратце они сводились к тому, что я образованная и воспитанная юная леди и «жить в распущенности», как выразилась миссис Энсон, мне отнюдь не подобает. Однако в известной мере эти проповеди были и вправду поучительны. Я вдруг осознала, что, бичуя других за их воображаемые проступки, хозяйка в то же время сгорает от страстного, неукротимого любопытства. Невзирая на весь свой напускной гнев, миссис Энсон втайне надеялась разузнать, что же случилось на самом деле.

– Полагаю, ее любопытство осталось неудовлетворенным? – осведомился я.

– Почему же? – улыбнулась Амелия, подобрав с земли веточку и обрывая с нее листок за листком, пока не оголился гибкий ярко-зеленый прутик. – Я сообщила ей кое-какие красочные подробности.

Я невольно рассмеялся – сам не знаю, нервно или смущенно, – однако храбро спросил:

– А вы не могли бы поделиться со мной хотя бы некоторыми из них?

– Пощадите мою скромность, благородный сэр! – вскричала Амелия, нарочито хлопая ресницами, и тут же, не выдержав, расхохоталась. – Удовлетворив свое любопытство и напророчив мне, что я покачусь по наклонной плоскости, миссис Энсон поспешила из моей комнаты прочь. Тут и сказке конец. Я съехала из гостиницы так быстро, как только смогла. Но миссис Энсон все-таки задержала меня, я опоздала на завод, где должна была побывать в тот день, и не успела освободиться к завтраку, о котором мы с вами договорились. Искренне сожалею.

– Не стоит извинений, – ответил я, почему-то очень довольный собой, хотя скандальная репутация, которую я приобрел в Скиптоне, была совершенно незаслуженной.

Мы сидели рядом под огромным деревом, прислонив велосипеды к дереву по соседству. В нескольких ярдах от нас два мальчугана в матросских костюмчиках спускали на воду игрушечную яхту. С ними была няня, следившая за их затеей без тени интереса в глазах.

– Поедем дальше, – сказал я. – Мне хотелось бы получше познакомиться с парком.

Вскочив с земли, я протянул руки, чтобы помочь Амелии подняться. Мы подбежали к нашим велосипедам и, оседлав их, повернули против ветра, двигаясь, пожалуй, в направлении Кингстона-на-Темзе. Сначала мы ехали довольно лениво, но вдруг, как раз когда впереди наметился небольшой подъем, Амелия бросила вызов:

– Давайте наперегонки!

Я нажал на педали, однако подъем в сочетании со встречным ветром не позволял разогнаться. Амелия держалась впереди.

– Ну, что же вы, пошевеливайтесь! – весело крикнула она и вырвалась еще немного дальше.

Я еще прибавил скорость и ухитрился сравняться с ней, но она тут же снова ушла вперед. Я приподнялся в седле, напряг все силы, пытаясь нагнать ее, но, как ни пыжился, между нами сохранялась дистанция в три-четыре ярда. Внезапно, словно бы устав играть со мной, Амелия стремительно оторвалась от преследования и, пренебрегая риском, подпрыгивая на неровностях тропинки, в мгновение ока взлетела вверх по склону. Я понял, что мне нипочем за ней не угнаться, и сразу отказался от неравной борьбы. Просто следил, как она удаляется от меня, – и вдруг с ужасом осознал, что она спокойно сидит в седле и, насколько можно было судить, катится вверх по инерции!

Ошеломленный, я наблюдал, как ее велосипед перевалил гребень холма со скоростью двадцать миль в час или даже более и исчез из виду.

Я продолжал крутить педали, поневоле впадая в раздражение – гордость моя была уязвлена. Вскарабкавшись на гребень, я вновь увидел Амелию в десятке ярдов от себя. Она слезла с велосипеда и бросила его рядом на траву; переднее колесо еще вращалось. Сама она сидела поблизости и смеялась: по-видимому, ее забавляло мое лицо, разгоряченное, взмокшее от пота.

Я швырнул свой велосипед неподалеку и присел на траву в самом дурном расположении духа, какое мне доводилось испытывать когда-либо в ее присутствии.

– Вы мошенничали, – упрекнул я ее.

– А кто вам мешал? – парировала она, все еще смеясь.

Я отер лицо платком.

– Вы не состязались со мной, а намеренно унижали меня.

– Ну, Эдуард! Не принимайте этого так близко к сердцу. Просто я хотела кое-что вам показать.

– Что именно? – осведомился я кислым тоном.

– Мой велосипед. Вы ничего не заметили?

– Нет, не заметил.

Я никак не желал смягчиться.

– Взгляните на переднее колесо.