О, моя Эмма даже успела рассмотреть фото? И знает о делах Виттара? Не зря, не зря я поднял ей зарплату в прошлом месяце.

— Слава Хаосу, от инквизиторов ещё есть польза, — хмыкнул я. — А то я всё думал и гадал, за что они получают такую хуеву тучу денег. Видела, какие у них оклады?

— Видела, — вздохнула Эмма. — Когда ты начнешь мне платить столько?

— Когда Дакей свалит наконец на пенсию, а я сяду в его кресло. Ну да не будем о плохом. Инквизиторы молодцы, но при чём тут я? Уже нашли преступника и нужно посадить его пожизненно, а он сильно против?

— Голосую за смертную казнь! Но нет, просто подумала, что ты захочешь знать… Труп из твоих будет.

Я насторожился, крепче прижал комм к уху. Даже как-то не верится в услышанное, ведь за последние двадцать лет никто не смел покушаться на моих медведей.

— Кто?

— Лэнс гро Роггин. Подробности нужны?

Издевается она, что ли?

— Рассказывай.

— «Не пое-еду», — глумливо передразнила бабушка, когда мы свернули к реке. — Ты же для меня кабана ловил, а сам спёр аж половину! У меня были на него планы!

Ага, у меня тоже. Сожрать, а вовсе не заворачивать в пергамент и перевязывать суровой нитью, чтобы не случилось чего по дороге. И нет, вовсе не в Джинни дело! Просто… неприлично с пустыми руками. Вот так. Медведь я или где?

— Уж мне-то не рассказывай!

— А я ничего и не говорил.

— Ой, и что с того? Я слишком старая, чтобы не знать, о чём ты думаешь. «Нет-нет-нет, не хочу видеть свою принцессу, она мне неинтересна, и вовсе не ради неё я так рвался наловить её любимого лосося!» Тьфу, аж смотреть противно!

— Так не смотри, — буркнул я. — И не отвлекай — а то вмажемся в дерево, будешь знать. И мы едем к Дару не из-за его избалованной дочки. У нас сородича убили, если ты вдруг не помнишь!

— Лэнса, что ли? Ой, убили и убили, как будто тебе его жалко. Мне вот ни капельки.

Ну, мне, допустим, тоже. Когда-то давно мы с Лэнсом были приятелями. Весьма хорошими, пусть шума и проблем от него всегда было больше, чем пользы. Вместе пили за школой дешёвое винишко, вместе клеили таких же дешёвых девиц, вместе уехали в столицу… И рассорились в хлам лет шесть назад, когда этот придурок полез к моей Джинни. Посмел её целовать и лапать, когда не должен был даже дышать в её сторону! Подрались мы тогда на славу и с тех пор друзьями больше не были. О чем я, надо признать, вовсе не жалею.

— Ну, польза от него всё же есть, — заметила бабушка, — причём от мертвого больше, чем от живого. Мне как раз веревку лень было искать.

Так, то ли у моей бабушки в её крайне почтенные сто двенадцать всё же начался маразм, то ли я что-то упустил в этом параде абсурда.

— Верёвка-то тебе зачем?

— Как зачем? Друадах вмазал бы тебе по кудрявой башке, благо есть за что; связали бы да вручили подарочком Реджине. Зуб даю, ей бы понравилось.

На что я могу поставить все свои зубы, лапы и кар — Реджина предпочла бы держаться от меня подальше. Собственно, пять лет и держалась, и я тоже к ней не лез. Больно? Да. Но так лучше для нас обоих.

Дом Дара и Изары показался из-за деревьев внезапно, будто вдруг по волшебству возник посреди леса — добротный и заметно разросшийся, благодаря троим детям и неуемной любви дядюшки к обустройству берлоги. Не люблю это признавать, но он медведь куда больший, чем я. У меня и страсти к сладкому куда меньше, и городской комфорт я люблю больше.

— О, глянь-ка, пастораль, — умилилась бабушка, — все внучки в сборе!

Глянул… Всего-то глянул! А ощущение, будто нарвался на драку и со всей дури получил под дых.

Не знаю, что я ожидал увидеть. Прежнюю девочку-котёнка, трогательную, неловкую и милую? Или же взрослую женщину, незнакомую и совсем чужую? Одно из двух, но никак не всё сразу.

Она всё ещё так красива, что смотреть больно. Прежняя, но чужая. Стройная, высокая, с бесконечно длинными ногами и идеальной балетной осанкой, над которой я в прошлом так часто подтрунивал — мол, если ты немножко ссутулишься, никому не сболтну, а уж небо на землю и подавно не рухнет… И я почти уверен, что эти джинсовые шорты и куцую майку с нелепым принтом Реджина напялила мне назло: чтобы я мог думать лишь о том, как содрать с неё эти тряпки. И бельё, наверняка ажурное, восхитительно непотребное. Прежде, когда мы ещё были близки, я всеми силами старался не лезть туда, куда запрещает уголовный кодекс… но о любви моей Джинни к кружевам и шёлку знал как никто другой.

Кое-кто узнал лучше. Вероломно отобрал то, что предназначалось мне одному, — и я сам был тому причиной. Сам её предал, сам толкнул в объятия того мерзкого мажонка…

А она и побежала вприпрыжку. Отомстила. Ранила так, что до сих пор болит. Без сожаления разрушила то, что я так хотел спасти.

Вот об этом, Хота гро Маграт, стоит напоминать себе почаще.

— Хота, — угрожающе зашипела бабушка, приметив, как я вцепился в руль. — Давай без глупостей.

— Никаких глупостей, ба, — бросил я, прежде чем вылезти из кара.

А, ну ещё свёрток прихватил, да.

Напряжение повисло в воздухе, стоило сделать пару шагов навстречу. Я чувствовал его кожей, будто с гор вдруг спустился один из тех ветров, что зимой приносят в Таненгрев вьюгу и морозы… Я словно слышал, как бьётся сердце Джинни, даже отсюда, в десятке метров от неё. Слышал её дыхание, неровное, волнующее и волнительное. И сам наверняка не лучше — так я себя чувствовал разве что после многокилометровой пробежки по лесу, когда пульс зашкаливает и хочется только напиться воды из ручья, рухнуть в траву или сугроб и валяться так, пока не отпустит.

Нет, Реджина ничуть не изменилась. Всё такая же тоненькая, изящная, чуть смуглая и раскосая, с пышной гривой чёрных волос, с пухлым капризным ртом и яркими жёлтыми глазами, каких нет больше ни у кого на Севере. Просто та девчонка, что я знал с самого её рождения, стала взрослой. Нет в ней больше ни капли подростковой нескладности и неуклюжести — лишь будоражащая кровь хищная грация крупной кошки; а с лица сошла мягкая детская округлость, оставив вместо себя жестокую, сильную, опасную красоту, присущую женщинам-альфам.

За эту альфу передерутся все самые сильные оборотни Греймора. Они будут полными кретинами, если не станут драться.

И будут трупами, если станут. Потому что им придётся иметь дело со мной — а сильнее меня на Севере никого нет.

— Хота приехал! — заорали близнецы, завидев меня. И на ходу же перешли к делу:

— Эй, ты, где мой велосипед? Ну ты ведь обещал!..

— И мои деньги где? Фергис выиграл, ты должен мне двадцатку!..

Бернар и Инсар, светловолосые поганцы, одинаковые с лица и по характеру, но разные в своих звериных ипостасях, метнулись ко мне, споро обогнув замершую на месте сестру. По очереди врезались вихрастыми головами мне в живот, по очереди же получили по подзатыльнику — для профилактики, а ещё за то, что умудрились пнуть друг друга по пути ко мне. Через пяток лет уже придётся подыскивать им территорию. Делиться я не собираюсь, аж четыре мужика-альфы на одно племя — явный перебор.