У Грохары нас застал густой туман, и нам пришлось встать на якорь, сообщив об этом командующему флотом. В ответ мы получили запрос, по чьему приказанию мы идем. Ответили, конечно, что по приказанию начальника Минной дивизии.

Утром туман рассеялся, и мы добрались до Гельсингфорса, где ошвартовались к транспорту «Твердо», чтобы сдать мины. Только собрались это сделать, как с «Рюрика» было приказано мин не сдавать и командиру явиться в штаб.

Вернувшись оттуда, он, по обыкновению, нам ничего не рассказал, и, закончив принимать нефть, мы встали на бочку, находясь в часовой готовности. На следующее утро я поехал на берег. Уже через полчаса мне навстречу прибежал посланный матрос и сообщил, что «Новику» приказано срочно сняться с якоря. Только я успел добраться до корабля, как мы вышли в море.

К вечеру мы дошли до Моонзунда и остались там на ночь. Погода была очень ненадежная, и можно было ожидать тумана. Так и случилось — утром мы проснулись, окруженные густым туманом, и, таким образом, в этот день никуда идти не пришлось.

Только на следующее утро прояснило, и с рассветом мы пошли дальше, сообщив об этом в штаб флота. Погода стала очень хорошей и подходящей для такого рода операции, так как совсем заштилело.

До Люзерорта мы добрались спокойно и там, согласно условию, запросили о погоде Стейнорт и Либаву; в ответ получили: ветер и море — 1 балл; лучшего ничего нельзя было ожидать. Сообщили командующему флотом, что погода благоприятствует, и просили разрешения идти дальше, а сами стали ждать ответа, ничуть не сомневаясь, что он будет утвердительным.

Время клонилось уже к вечеру, горизонт был ясный, море тихое, мы все уже предвкушали удовольствие интересного похода к неприятелю. Но, увы, полученный ответ гласил: «Ждать распоряжения, сегодня неудобно». Это было неожиданно и ужасно обидно: так далеко забраться и вдруг — ждать…

Кроме личных соображений, было еще одно обстоятельство, которое делало этот ответ и совсем неприятным: из-за нахождения все время в состоянии полной готовности у нас нефти оставалось в обрез, так что если бы предстояло ждать, то ее не хватило бы на предстоящий поход. Как бы ни было неприятно, но пришлось об этом сообщить командующему флотом, чем он остался очень недоволен и приказал идти в Гельсингфорс.

Совершенно обескураженные, мы повернули обратно в Рижский залив; ночь была очень темная, и мы шли 21-узловым ходом. Вдруг мимо нас, вдоль самого борта, промелькнул силуэт какой-то шхуны, шедшей без всяких огней, и исчез в ночной темноте. Вся эта встреча мелькнула, как видение, и возьми мы только на полградуса левее, как с полного хода врезались бы в эту шхуну; конечно, ее мы разрезали бы, но и сами получили бы большие повреждения. Что это было за таинственное судно и куда оно ночью пробиралось, из-за темноты совершенно нельзя было определить; мы продолжали наш путь и около полуночи встали на якорь у Вердера.

С рассветом опять пошли дальше, прошли Моонзунд, повернули в Финский залив, где увидели все еще грустно лежащего «Магдебурга», и к заходу солнца были у Наргена. В это время мы получили приказание идти не в Гельсингфорс, а в Ревель, и поэтому через некоторое время уже вошли в гавань.

В полдень, 12 октября, на «Сибирском Стрелке» пришел начальник дивизии и потребовал к себе командира.

Выясняется, что командующий флотом очень им недоволен и считает, что он недостаточно энергичен и распорядителен. Может быть, в этом и есть доля правды, но и приказания штаба тоже не всегда точны и ясны, а потому получаются и нежелательные результаты.

До 16-го числа мы простояли спокойно в гавани и только в этот день, вечером, получили приказание быть готовыми к походу к 7 часам 30 минутам утра.

Сегодня было получено радио о первых враждебных действиях Турции. Значит, теперь и наш Черноморский флот начнет воевать; только его положение несколько иное, чем наше: он на своем театре сильнее своего противника, тогда как мы — значительно слабее.

В назначенное время, утром, мы вышли из гавани и пошли в Моонзунд. У нас также идет флагманский минный офицер дивизии. Мы идем ставить мины, согласно прежней инструкции. Погода пока стоит очень хорошая, и, таким образом, надо надеяться, что на этот раз попытка будет удачнее. Из разговоров с офицерами большого штаба выяснилось, что прошлый раз нас не пустили в экспедицию потому, что ожидался приход прорвавшихся английских подлодок. Теперь две из них уже благополучно пришли, а третья выскочила на мель у берегов Дании и погибла[16].

К полудню мы пришли в Моонзунд, и там сейчас же начальник минной дивизии потребовал к себе нашего командира. В это время миноносцы «Генерал Кондратенко», «Охотник» и «Пограничник» начали принимать мины, по 35 штук на каждый.

Когда все было готово к походу, все миноносцы на ночь перешли к Вердеру, а на следующее утро, в 7 часов, «Новик», три миноносца типа «Охотник» и одна группа 2-го дивизиона миноносцев пошли к маяку Люзерорт. Погода хотя и начала портиться, но пока еще было тихо и можно было в этом отношении рассчитывать на удачу. От Люзерорта весь отряд пошел вдоль берега до Бакгофена, затем повернул в море и, отойдя настолько, что можно было считать, что предполагаемые заграждения пройдены, лег на курс 212 градусов, дав 17 узлов ходу.

Около 5 часов вечера «Новик» отделился от остального отряда и увеличил ход до 24 узлов.

Мне предстояло вступить на вахту с 7 до 9 часов вечера. К этому времени стало уже совсем темно. Ночь была лунная, но луна то и дело заволакивалась тучами. Ветер все крепчал и крепчал. В 9 часов, из-за сильной противной волны, ход пришлось уменьшить до 20 узлов, а к 10 часам ветер и волна настолько увеличились, что уже возник вопрос, возможно ли будет ставить мины. Когда я, уже сменившись с вахты, был у себя в каюте, ко мне вошел старший офицер и стал говорить, что, по его мнению, надо повернуть обратно. Но почти дойдя до места, было бы уж очень обидно опять не поставить мины. Не теряя пока надежды, я ответил, что постановка возможна.

Ветер все крепчал, «Новик» скрипел и неистово качался… Время от времени волны накрывали весь миноносец, и на мгновения он как бы шел под водой… Вскоре ко мне в каюту вошел флагманский минный офицер, чтобы посоветоваться, стоит ли идти дальше и не пора ли ворочать, но я все еще считал, что возможность попытки не исключена. К 11 часам размахи качки стали достигать 36 градусов на сторону при 14 колебаниях в минуту. Иногда кренило так, что даже становилось жутко и казалось, что мы перевернемся. Тогда уже и сам командир прислал ко мне узнать, возможно ли ставить мины; мне пришлось признать, что нельзя и надо ворочать.