— Для этого я слишком занят, но, можете мне поверить, с удовольствием поступил бы так же. Места здесь прекрасные. Дикие… И до границ рукой подать. Италия, Швейцария… Там тоже очень красиво. Если позволите, мои люди произведут маленький досмотр…

Солдаты схватили рюкзак и высыпали его содержимое на пол.

Так вот почему Гийом спрятал оружие за камнем! Он знал, что его будут обыскивать. Себастьян спросил себя, зачем ему этот пистолет. У всех охотников были ружья или карабины, и, кроме разве что мэра, у которого было множество красивых ненужных вещиц, никто не пользовался пистолетами.

Моток веревки, ломоть хлеба и дорожная карта упали на плиточный пол, к навощенным до блеска офицерским сапогам. Обер-лейтенант наклонился, стараясь как следует рассмотреть каждый предмет. Себастьян молился про себя, чтобы никто не услышал, как бьется его сердце. Наконец бош с едва слышным вздохом поднял с пола карту и выпрямился.

— Давайте изучим ее в вашем кабинете, там нам будет удобнее.

Растолкав солдат, Селестина вошла в кабинет первой, словно бы желая показать, что она здесь у себя дома и исполняет почетные обязанности помощницы доктора. Все в смотровом кабинете было перевернуто вверх дном: выдвижные ящики и дверцы мебели открыты, чернильница на столе опрокинута, на полу перед книжным шкафом — раскрытый фолиант… Пожилая служанка, ворча, подняла книгу с пола, вернула ее на место и, скрестив руки на груди, встала посреди комнаты. На обер-лейтенанта Брауна ее сердитые взгляды, однако, не произвели ровным счетом никакого впечатления. Он подошел к столу, встал на то место, которое обычно занимал доктор, разложил карту и начал ее изучать. Можно было подумать, что он видит на ней вещи, недоступные непосвященным, потому что несколько раз с губ его срывались восклицания и он что-то шептал себе под нос на родном языке. Наконец он оторвался от карты и спросил с притворным замешательством:

— Значит, вы ходили к ущелью Гралуар? Там красиво?

— Очень.

— Ну разумеется! Но до Гран-Дефиле оттуда далековато. Пешком дойти не получится, разве что долететь… Но у вас, доктор, крыльев ведь нет?

Гийом в ответ только пожал плечами. Пауза длилась так долго, что Себастьян успел бы досчитать до десяти. У мальчика болел живот, сердце, все тело. Он догадывался о том, что кроется за иносказаниями и недомолвками немца. Это напоминало игру, когда нельзя называть какое-то слово и в то же время нужно объяснить его значение. Напряжение между мужчинами было настолько велико, что ему вдруг захотелось заплакать. Немец снова склонился над картой и провел пальцем по тропе, тянувшейся вдоль горного хребта.

— Они прошли здесь. Рано или поздно я поймаю перебежчиков, и хорошо бы, если бы в тот день вас не оказалось где-нибудь поблизости. Если, к примеру, вы захотите снова полюбоваться сурками, то выберите себе другое место. Надеюсь, вы понимаете, что я хочу сказать.

Поскольку Гийом молчал, последовало еще одно, на этот раз более сухое и недвусмысленное предупреждение:

— Вы меня поняли?

— Прекрасно понял, обер-лейтенант Браун.

— Вот и замечательно! Мне импонирует послушание. И особенно, когда речь идет о послушании умного человека, а не о покорности болвана. А вы, доктор, к числу последних не относитесь, я в этом уверен.

Немец хотел добавить еще что-то, но передумал, повернулся к Селестине и отвесил ей почтительный поклон.

— У вас сильные союзники, доктор! Мадам Селестина, надеюсь, мы с вами еще не скоро увидимся… ради моего собственного благополучия, как и ради вашего!

— Я тоже по вас скучать не стану, офицер! Теперь наконец то займусь своими делами!

Она схватила за руку Себастьяна, которому, по ее мнению, было нечего делать в такой компании, и, вздернув подбородок, вышла из комнаты. Мальчик не стал противиться. Ему хотелось поскорее скрыться с глаз этого высокого боша. Что, если ужасный лейтенант Браун его узнал? Чтобы отвести беду, Себастьян закрыл глаза и принялся убеждать себя, что, конечно же, немец не обратил на него внимания. Он всего лишь ребенок, и у вражеских солдат нет времени запоминать каждого мальчика в деревне…

В кухне Селестина усадила Себастьяна за стол, налила ему миску супа, принесла ломоть хлеба и кусок сыра. В знак признательности он разрешил ей взъерошить себе волосы. Глядя перед собой невидящими глазами, пожилая женщина пробормотала:

— Разве можно мальчику отращивать такую шевелюру? Напрасно твой дед разрешает тебе бродить, где вздумается, в одиночку, как какому-то зверенышу! Что, если с тобой что-нибудь случится? Особенно теперь, когда в деревне полно этих солдат… Совсем еще молокососы, а уже думают, им все позволено! Но я их не боюсь, уж можешь мне поверить…

Анжелина взяла в руки тяжелую кастрюлю. Она ходила к продавцу муки договориться об увеличении поставок и вернулась позже обычного. Хорошо, что гороховый суп с овощами, заправленный салом, томился в печке с самого утра. Все как будто бы в порядке, но на душе у девушки было неспокойно.

Даже не заметив, что Гийом поднялся, чтобы ей помочь, Анжелина поставила кастрюлю на стол и пошла к буфету, где лежала завернутая в чистое полотенце буханка — так хлеб лучше сохранял свою мягкость. Гийом привел домой Себастьяна, и она пригласила его поужинать вместе с ними. Доктор с радостью принял приглашение.

Анжелина очень устала от всего этого — и от войны, и от хлопот с поставщиками, и от необходимости постоянно присматривать за мальчиком. Она тоже была сиротой. Сезар взял под свою опеку сначала ее, а потом, через пятнадцать лет, и Себастьяна. Анжелина знала, как трудно придется мальчику в ближайшие годы. К приемной дочери Сезара в деревне привыкли быстро, и ей не пришлось столкнуться с такой враждебностью, как Себастьяну. И вот теперь, когда у них и так полно хлопот из-за немцев, старик заставляет ее волноваться и из-за него тоже! Сегодня Сезар снова вернулся из овчарни пошатываясь. Анжелина знала, что его гложет, и очень сердилась на старика из-за его нерешительности. Времени прошло достаточно, ему пора рассказать правду, иначе может произойти непоправимое…

Общество Гийома девушку не радовало. Ей нравился его внимательный взгляд, ее не оставляли равнодушной случайные соприкосновения рук и волнение, которое охватывало обоих в такие моменты. Но сегодня вечером даже его присутствие в доме не смогло развеять ее тревоги.

— У нас есть чем подкрепиться после долгого дня! Ну-ка, давайте мне свои тарелки!

Девушке хотелось, чтобы слова прозвучали бодро, однако в веселости ее чувствовалась такая откровенная фальшь, что и она сама невольно поморщилась.

В ореоле пара от горячей кастрюли Анжелина казалась ангелом, правда, с немного усталыми глазами, под которыми залегли темные круги. Себастьян понял, что остальные молчат из-за него — не хотят говорить ни о войне, ни о немцах. Они по-прежнему считали, будто он еще слишком маленький и впечатлительный… Устав от угрюмого молчания взрослых, мальчик решил немного развлечь их.