супругой были едины. Сергей к этому привык и, не разделяя их мнения, в спор не ввязывался из убеждения в бесполезности дискуссий, затрагивающих эмоции, убеждения, вкусы. В результате рождается не истина, а взаимная неприязнь.)

– …Князь Кропоткин не так прост. Сам посуди, кто становился народником? Почти исключительно деклассированные элементы. Им не было достойного места в системе феодальной крепостнической России. Так называемые разночинцы. Как я, к примеру, из семьи небогатого священника. Были из мелкопоместных дворян, наконец… А он – Рюрикович, князь. Сын крупного помещика. Бывший камер-паж Александра II. Лицо, приближённое к императору. Чего ему не хватало? Зачем ему, знатному и богатому, заботы о народе? А если он – один из великих авантюристов? Такой из революционера в благоприятный момент станет диктатором. Подобно Наполеону Бонапарту. Почему Пётр Алексеевич стал путешественником, географом? Проводил военную разведку в Маньчжурии? Авантюризм, стремление к славе первооткрывателя. Он может убеждать себя в самых возвышенных и благородных устремлениях, но в каждой душе есть область бессознательного, и там, как справедливо говорит на своих лекциях Зигмунд Фрейд, скрыты от нас самих тёмные инстинкты. У Достоевского был такой человек из подполья. Подполье есть у каждого, и в нём полным-полно всяческой нечисти.

– Отец, я не вполне доверяю этим выдумкам Фрейда.

– Это не выдумки, а научный психоанализ.

– Мне кажется, психология не вполне наука. Каждый человек неповторим, правильно? А наука имеет дело с явлениями объективными. И мне не нравится, что там, в подвале бессознательного, у меня, у тебя, у всех копошатся какие-то мерзкие гады… Определённо не нравится.

– Прости, Серж, но нравится или не нравится, это похоже на детские капризы. Ты умеешь рассуждать, но жизненный опыт у тебя невелик. Мне довелось пережить предательство близких друзей. И не раз. Человек сам не знает, как будет вести себя в необычных ситуациях. Это не трусость, а что-то другое. Как будто в тебе возникает другая личность и овладевает тобой. Так ведёт себя сильно захмелевший человек. Он уже не принадлежит себе.

– Возможно, ты прав. Мне это как-то не приходило в голову.

– Не исключено, что и я в чём-то не прав. Надо проверять и перепроверять, сомневаться и расследовать. Ведь с Азефом, например, до сих пор окончательно ничего не известно: был он двойным или тройным агентом, предателем или пламенным революционером. Вот и подумай: так ли просто всё с нашим князем-анархистом. У нас говорят: из грязи – в князи. А здесь нечто нелепое: из князя – в грязи, в низы общества, да ещё по своей воле. Зачем? Явная причина – борьба за свободу. А тайная? Какая тайная причина? Вот в чём вопрос.

Эти мысли отца показались Сергею занятными и продуктивными для серьёзного художественного произведения. Психологический роман о революционере с двойным дном.

Один пример такого рода уже был: Евно Азеф, террорист эсер и одновременно тайный агент царской охранки. Он оставался между двух огней и оба огня раздувал, но гибли в огне другие люди, а он жил в своё удовольствие. Но это – двойной предатель, вне совести и благородства. Человек с двойным дном, подобно чемодану конспираторов. А на дне его души – грязные помыслы.

Кропоткин – иной. Он никого никогда не предаст. Он честен и благороден. Пожалуй, похож на князя Ставрогина из «Бесов» – личность по сути своей замечательную, возвышенную. Но в бессознательном стремлении души к духовному господству над всеми людьми Пётр Алексеевич стал по воле сознания врагом всякой существующей власти.

Возникает образ Антихриста (а Кропоткин-то атеист убеждённый!). Он соблазняет людей прекрасными словами, картинами счастливого будущего, высокими идеями, но – вне Христа. Ведёт к страданиям, междоусобной борьбе и страшной гибели других, возносясь над людской массой в образе пророка, а то и богочеловека. Однако такого возвышения сам князь может не осознавать и даже вроде бы не желать.

Удивительны гениальные прозрения Достоевского! Не удалось ли ему предвидеть явление Кропоткина? Разве не о князе-анархисте вещал в «Бесах» низменный революционер-террорист Пётр Верховенский:

«Знаете ли, что вы красавец! В вас всего дороже то, что вы иногда про это не знаете. О, я вас изучил! Я на вас часто сбоку, из угла гляжу! В вас даже есть простодушие и наивность, знаете ли вы это? Ещё есть, есть! Вы, должно быть, страдаете, и страдаете искренно, от того простодушия. Я люблю красоту. Я нигилист, но люблю красоту. Разве нигилисты красоту не любят? Они только идолов не любят, ну а я люблю идола! Вы мой идол! Вы никого не оскорбляете, и вас все ненавидят; вы смотрите всем ровней, и вас все боятся, это хорошо. К вам никто не подойдёт вас потрепать по плечу. Вы ужасный аристократ. Аристократ, когда идёт в демократию, обаятелен! Вам ничего не значит пожертвовать жизнью, и своею и чужою. Вы именно таков, какого надо. Мне именно такого надо, как вы. Я никого, кроме вас, не знаю. Вы предводитель, вы солнце, а я ваш червяк…»

По мысли Верховенского, через террор, бунты, поджоги, разрушения установится смутное время в России. Тогда и потребуется новый вождь – Иван-царевич, в образе которого предстанет князь Ставрогин.

Не суждено ли князю Петру Кропоткину стать таким Иваном-царевичем… Нет, Петром Четвёртым… Кто, как не он, в наибольшей степени уместен в этой роли? Вот когда сбудется пророчество Достоевского!

…После того разговора с отцом Сергей внимательно просмотрел французское издание мемуаров Кропоткина, обращая внимание на сделанные отцом скептические пометки на полях, вопросительные и восклицательные знаки.

Новое прочтение – глазами отца, с позиций его точки зрения – раскрыло по-новому содержание. Задумав психологический роман, Сергей понял, что ему недостаёт внутренних конфликтов главного героя. Рыцарь без страха и упрёка? Они бывают только в эпических сочинениях, не говоря уже о Дон Кихоте Сервантеса.

5

На этот раз Полина пришла вовремя, но, к огорчению Сергея, не одна. С ней был статный молодой человек с тёмными, загнутыми вверх усиками, придававшими ему лихой вид.

– Мой кузен Александр, – представила его Сергею Полина, смущаясь.

Ладонь Александра была тонкая, холодная, твёрдая; взгляд с прищуром, улыбка ироничная.

На сцене скрипка и фортепиано выплакивали цыганскую тоску.

– Я уже немало наслышан о вас, – сказал Александр. – И какую же неправду о России ждут от вас французы? Как вам удаётся ориентироваться в нашем хаосе?

– Признаться, не такой я ожидал увидеть революцию.

– Всё ещё впереди. Мне так кажется.

– А у меня на душе тревожно, – сказала Полина. – До сих пор я жила с какими-то радостными надеждами. Помните, как в детстве перед Рождеством, или Пасхой, или днем