– А ну, товарищи, давайте-ка разберёмся с этим господином: больно уж смахивает на провокатора.

Не нарушая общего движения, Сергея молча окружили матросы. Он, бормоча про долг репортёра и затравленно озираясь, действительно стал выглядеть весьма подозрительно. Понимая это, он ещё больше взволновался:

– Господа, господа… Пардон…

– Так я ж говорил! – торжествующе произнёс пышнобакий.

Вдруг откуда-то сверху грянул выстрел. Ещё один. И тотчас затараторил пулемёт. По толпе пронёсся то ли гул, то ли стон. После секундной паузы – истошные крики.

Возле Сергея – горластое «Полундра!». Матросы бросились в укрытие. Толпа разваливалась. Падали транспаранты. По мостовой, как град, застучали пули. Со звоном посыпались стёкла. В разбитую витрину опрометью ринулись два матроса, сшибая манекены.

На мостовой корчился раненый, держась за бедро. Лежала ничком женщина, без движения. Среди бегущих, озираясь, стоял мужчина, прижимая к себе маленького мальчика.

Сергей невольно фиксировал события, не поддаваясь панике. Из чердачного окна углового дома вспыхнули огоньки выстрелов. Сергей бросился к дому вслед за несколькими демонстрантами. В гулком просторном парадном шёпотом совещались матросы. Они крадучись, держась у стен, стали подниматься по лестнице. В руках у двух револьверы. Лестница плавными изгибами вилась вверх – с провалом в центре.

Сунув блокнот за пазуху, Сергей пристроился к поднимающимся.

Сверху послышался какой-то стук… Громкий шёпот: «Берегись, братва…» И снова осторожный подъём. На последней площадке четвёртого этажа было пусто. Железная лесенка вела к закрытому люку. Матрос, ловко взобравшись по ней, попытался открыть люк. Соскользнул к своим. Шёпотом: «Надо б с чёрного хода посмотреть».

Сергей, поднявшись на площадку, столкнулся лицом к лицу с владельцем пышных бакенбард. Замер.

– Товарищи, а он тут. Провокатор!

– Тот самый?

– Однозначно.

– Кокнуть гада!

– Ну, зачем. Он ведь и упасть может.

– Да что вы, гос… товарищи…

– Эй, там, в трюме, – прогудел матрос в лестничный пролёт. – Полундра!

Сергей вцепился в перила мёртвой хваткой, отбиваясь ногами. Кто-то грубо отодрал его руку от перил, кто-то схватил за ногу… С ужасом Сергей увидел перед собой пропасть…

Сверху приоткрылся люк. Выдвинулось из щели дуло маузера. Прозвучали подряд пять выстрелов Люк захлопнулся. Владелец баков, пошатнувшись, рухнул в провал. Сергей кубарем покатился по лестнице. Матросы, лёжа, начали палить в люк. Сергей поднялся и огромными прыжками, держась рукой за перила, бросился вниз. В ушах гремели выстрелы. Казалось, что стреляют ему в спину.

7

Сергей подошёл к высокой металлической ограде дачи. Ворота были открыты. Широкая короткая аллея вела к парадному крыльцу с колоннами. Она раздваивалась, огибая роскошную клумбу, увенчанную неработающим фонтаном.

«Убежище больше князя, чем анархиста», – подумал Сергей. Ему была назначена встреча на этот час. Перед крыльцом стоял крупный блестящий, как лакированный башмак, тёмно-синий «Паккард». За рулём сидел шофёр в военной форме и с очками на лбу. Значит, у Кропоткина был важный гость.

В просторной полукруглой прихожей, украшенной мраморной статуей, его встретила Софья Григорьевна Кропоткина – невысокая женщина средних лет с тонкими чертами лица, умными карими глазами и волнистыми волосами, тронутыми сединой.

– Вы корреспондент? – спросила она. – Простите, вам придётся подождать. У Петра Алексеевича сейчас Керенский.

Молодой человек в военной форме с маузером у пояса внимательно оглядел Сергея. Спросил: «От какой газеты, товарищ?»

Сергей и Софья Григорьевна поднялись на второй этаж. Там стоял ещё один военный, постарше. Сергей, достав блокнот, устроился на диванчике возле бочки с пальмой.

Открылась дверь. Появился Керенский – в полувоенном френче, подтянутый, стройный. Вид у него был раздосадованный. За ним вышел Кропоткин. Внешность князя заставляла отбросить литературные штампы о «благородных тонких чертах лица, свидетельствующих о древности рода». В родовитости Петру Алексеевичу нельзя было отказать. Но никакая «порода», ясно заметная у собак или лошадей, в его облике не замечалась.

Невысокий, плотный старик. Крупная лысая голова с двумя пучками седых волос на висках. Широкий крутой лоб. Небольшой нос. Большие усы и окладистая борода, ниспадающая на грудь, более всего приличествующая кучеру, попу или крестьянину.

Сергей занёс в блокнот: «Он предоставил свободу своей личной растительности, как подлинный анархист».

Решительно сделав несколько шагов, Керенский резко повернулся. Закинув голову и положив руку на френч там, где билось сердце, он не без патетики негромко и проникновенно сказал:

– Пётр Алексеевич, надеюсь, ваш отказ не окончательный. Родина в опасности. Мы находимся между двумя безднами. Справа – сторонники самодержавия. Слева – большевики. Нас может спасти только объединение всех патриотических сил… Прошу вас, наконец. Согласитесь. Мы предлагаем вам любой министерский портфель, по вашему усмотрению. В России вас знают и уважают. Вы окажете неоценимую услугу родине.

– Дорогой Александр Фёдорович! Вынужден сказать с полной определённостью: я считаю ремесло чистильщика сапог более честным и полезным, чем государственная служба.

Керенский развёл руками, раскланялся с хозяевами и быстро простучал сапогами по лестнице. Сергей встал со своего места. Кропоткин подошёл к нему, приветливо улыбаясь и протянув руку:

– Ву э журналь де Пари?

– Да, я из Парижа, но – русский.

Обстановка в кабинете была богатая. На большом столе лежали книги, газеты, бумаги. Кропоткин предложил Сергею низкое мягкое кресло. Встал около стола и произнёс, словно оправдываясь:

– Это дача Ван-дер-Пальсема, владельца фабрики «Скороход». Мы вскоре переезжаем в Москву… Извините, но у нас с вами только полчаса. Будет делегация рабочих металлического завода.

Сергей вспомнил пассаж из какой-то книги о психологии животных, возможно, у Эспинаса: в семействе кошачьих тот, кто доминирует, стремится занять более высокое положение в прямом смысле, возвышаясь над подчинёнными. Не так ли произошло и в данном случае?

– Вы, как признанный вождь анархизма… – начал он.

– Вождь?! – Кропоткин вспыхнул, словно от оскорбления, даже рукой взмахнул. – У нас же не первобытно-общинные отношения… Вождь краснокожих… Нет!.. Вы, по-видимому, незнакомы с программой анархизма. Мы отрицаем власть, а значит, и вождизм.

– Большевики тоже отрицают власть.

– Они отрицают власть существующую. Для того, чтобы установить свою собственную.

– Простите, я не совсем понимаю, что произойдёт, если победит анархия. Я понимаю, это не хаос…

– Анархия – это свобода.

– Согласен, да. Все провозглашают свободу. Это самый расхожий лозунг.

– Буржуазные свободы предполагают власть капитала и экономическое порабощение трудящихся.

– Насколько я понимаю, и большевики против власти капитала.

– Они за власть государства. Это мало что меняет. Сковывается частная инициатива и свобода личности. Это готовит власть наихудших. Февральская революция сделала шаг к свободе. Однако остаётся реальная опасность диктатуры государственников.

– Большевики выступают за коммунизм, подобно вам.

– Коммунизм возможен в разных формах: от полной свободы до полного рабства и террора. Нельзя прийти к свободе, укрепляя государство, то есть власть чиновников.

– Всё-таки странно: вы – князь,