– Так вот, мой господин, если мы и не можем убить курфюрста Ансельма, то кровь все же должна пролиться и пусть это будет не кровь вашего кузена, но зато ее польется столько, что она затопит город и не даст ему завладеть им.

Какое-то время, их светлость стоял молча, глядя на рыночную площадь на сой город, на толпу горожан собравшихся внизу, на крыши домов, на далекое предместье, на синюю ленту реки, на поля, на которых в этот воскресный день не было ни одного человека.

– Который теперь час? – спросил он у своего слуги.

– Колокола святого Мартина звали к мессе, когда мы шли повидать мастера Яна и его гостя.

– Стало быть колокол святого Мартина уже звал к мессе. – пробормотал герцог, глядя на людей внизу. – А они не пошли дом Господень, но пошли сюда за едой, которую я им обещал. “И вышел Лот, и говорил с зятьями своими, которые брали за себя дочерей его, и сказал: встаньте, выйдите из сего места, ибо Господь истребит сей город. Но зятьям его показалось, что он шутит.”

Эти слова герцог Альбрехт почти кричал, протянувши вниз руки, но там внизу среди сотен и сотен человеческих глоток среди криков, стонов и ругани его никто, конечно же не услышал. И тогда заговорил Корбл.

– Через час, не позже, всадники вашего кузена ворвутся в город. Вокруг города нет стен, но они непременно пойдут мимо дозорной башни, потому что оттуда ведет самая широкая дорога, по которой удобнее всего въехать тяжелой кавалерии курфюрста, на улице Шорников они ненадолго встанут, это я вам обещаю ваша светлость, они непременно задержаться на улице Шорников, задержаться настолько, чтобы ваш нетерпеливый кузен со своими дворянами мог бы их догнать.

– Да, Корбл, наш кузен очень нетерпелив и непременно догонит свою кавалерию, чтобы ворваться на рыночную площадь впереди своих всадников.

– Но для уверенности, гость мастера Яна, который теперь занимает все его время, должен бы встретить вашего кузена, где-то на улице шорников. Встретить и поторопить его. Ведь именно для этого он и был послан в наш город.

– Но, дружочек мой, не опасно ли отпускать его теперь к кузену Ансельму. Теперь после того, как он воспользовался гостеприимством нашего палача.

– Наоборот, мой господин. Теперь, с вывихнутыми суставами и разорванной одежде, он сможет с полным чувством пожаловаться на этот город и его негостеприимных жителей. Вид избитого шпиона должен изрядно взволновать вашего кузена, и напомнить ему о том, что когда-то жители этого города считались людьми своевольными и с буйным норовом. А чтобы курфюрст все понял правильно, Игнак, перед тем как покинуть мастера Яна, должен повидать свою сестру.

– Можем ли мы доверять этой братской любви, мой Корбл? Доверять настолько, чтобы поставить на это успех нашего предприятия?

– Теперь, ваша светлость, можем.

– Почему именно теперь, мой дружочек?

– Потому что теперь у нас нет другого выхода, мой герцог.

И еще раз герцог Альбрехт посмотрел на своего слугу. Так, наверное, смотрят на лики святых отчаянные безбожники или впавшие в ересь священники. Смотрят внешне спокойно, с каким-то любопытством и затаенным страхом. И Корбл выдержал этот взгляд, лишь через положенное время опустив глаза вниз.

– Но вы должны попросить герцогиню, отпустить свою служанку для встречи с братом.

– Что же, теперь у нас и впрямь нет выхода. Я поговорю с герцогиней, но ты уж будь добр, верни потом эту Франкиску к ее госпоже, раз они так привязаны друг к другу. Только проверь выходы из замка, чтобы она не упорхнула и не разбила сердце их светлости моей супруге.

Глава восьмая

Как прекрасно детство. Оно прекрасно своей безмятежностью, и морем счастья, которое достается ребенку просто так, безо всякого труда. Счастье это дается невзирая на заслуги и не требуя свершений. Он не спрашивает – что ты сделал сегодня, чтобы я могла побыть с тобой? Оно приходит и остается с ребенком, пока он не начнет взрослеть. Истории Абеларда, пирог с рыбой, поделенный на четверых, присутствие друзей – всё это заставляли хохотать и приплясывать.

– Там-тарам – там тарам! – выстукивал Лукас.

– Фьюти-фьюти! Фьюти-фьюти! – высвистывал Каспар.

– Лара-ла-ла! Лара-ла! – подхватывал в такт старый Абелард.

А красавица Эльза смеялась, глядя на ужимки и прыжки этой троицы. Что уж за мелодию они пытались изобразить никто из них толком и сам не понимал, но время от времени Абелард вставлял в нее слова из старой солдатской песенки:

"Если едешь на войну, на войну, на войну.

Не забудь свою жену. Не забудь про жену.

Ночь темной, ать-да-ать, хвать – да хвать

С ней и станешь воевать, воевать, воевать…"

Там было много слов, но старый вояка то ли не помнил их всех за давностью лет, то ли стеснялся пропевать эти не совсем пристойные куплеты при детях полностью и ограничивался только четырьмя строчками, поскольку остальные были, видимо, еще безобразнее. Дети, понятное дело, не понимали смысла, заложенного в песенке, но от нее веяло давними временами и военной удалью, о которой они столько слышали от Абеларда и от этого еще пуще веселились и радовались. Наконец они без сил повалились кто куда и с улыбками пыхтели да отдувались, приходя в себя после безудержного веселья.

– Жаль, что теперь нет никакой войны! – выговорил Каспар, лишь только смог перевести дух. – Я был бы хорошим солдатом.

– Ты слишком мал, чтобы держать меч. А вот меня бы наверное взяли в войско императора барабанщиком.– заметил Лукас и между ребятами начался жаркий спор.

Каждый из них выдвигал свои доводы, размахивал руками, доказывая свою силу и удаль: еще чуть-чуть и могла бы начаться драка, но вдруг старый Абелард вскинул вверх ладонь, призывая мальчиков к тишине:

– Тихо, дети мои! – сказал он, почему-то шепотом. – Я слышу, как приближается враг!.

Лукас и Каспар решили было, что старик предлагает им новую игру и вскочили готовые ко всему, но Абелард вновь призвал к тишине, а на лице у него появилось такое тревожное выражение, что мальчишки тут же позабыли про свои дурачества.

– Что ты такое услышал, милый Абелард? – тихо-тихо произнесла Эльза и погладила старика по плечу.

– Беду, девочка, – ответил ей старый солдат. – Я услышал беду.

И не говоря больше не слова он бросился наверх. Бросился туда на смотровую площадку дозорной башни, на которой когда-то день и ночь дежурили солдаты городского ополчения. Дети, конечно же побежали за ним.

Так они и стояли наверху – старик и трое детей – когда