исполнители этой роли просто комиковали, надевая женские балетные туфли. Мне это было неинтересно, моя Сильфида по-настоящему затанцевала, запрыгала, закрутилась в пируэтах, успевая в паузе выкурить папироску. Я ведь мог на пуантах все что угодно сплясать.

…Пока я залечивал свою травму, Ратманский, ставший руководителем балета ГАБТа, привел в театр свою жену – Татьяну Киливнюк, в прошлом артистку театра оперы и балета им. Т. Шевченко в Киеве. Она без всякого смущения стала указывать педагогам – Народным артисткам СССР, как надо репетировать, и балеринам – тоже Народным артисткам, как надо танцевать. К моменту моего появления в Москве после травмы с Татьяной все переругались до такого состояния, что Лёше посоветовали держать супругу от театра подальше.

Одновременно со мной партию Классической танцовщицы в «Светлом ручье» готовила Степаненко. Год назад на премьере этого балета Галя собиралась исполнить другую роль, там было аж две главные героини. Но в день спектакля у нее с Ратманским случился большой скандал. Лёша тут же снял Галю с партии, заменив другой балериной.

На этот раз у Степаненко со «Светлым ручьем», как говорится, тоже не сложилось. Нам дали оркестровый прогон на Верхней сцене, в зрительной части тут же появилась Киливнюк. У меня с ней на тот момент были совершенно нормальные отношения. Когда репетиция закончилась, Таня вместе со Стручковой и Фадеечевым вдруг поднялась на сцену. Мы с Николаем Борисовичем что-то обсуждали, когда Киливнюк беспардонно вмешалась в разговор: «Вы и тут неправильно делаете, и здесь неправильно делаете». Я ей: «Тань, Лёша сам это репетировал». Фадеечев тоже молчать не стал: «Алексей нам показывал, мы не учили с записи». А она: «Вот вам в Большом театре вообще ничего нельзя сказать, вы все воспринимаете в штыки!» – «Если нам балетмейстер так сказал, почему мы должны делать по-другому?» – удивился я. «Вы и классику так танцуете – кое-как!» – «Танечка, – остановил я ее, – ты представляешь, чтобы к Рае Хилько (прима-балерина в Киеве) подошла бы девочка из кордебалета театра в Днепропетровске и посмела ей сделать замечание? Ты вообще в своем уме?» Таня побледнела, схватила подошедшего Ратманского за руку и увела его со сцены.

Мы с Галей «Светлый ручей» все-таки станцевали. Там был эпизод, когда Классическая танцовщица, переодеваясь в какой-то момент в мужской костюм, пляшет с кубанскими казаками. Стручкова, тогда педагог-репетитор Степаненко, предложила Гале надеть в этой сцене папаху, а в конце танца сбросить ее, чтобы показать, что она – девушка, сказала: «Так было в старом спектакле». Раиса Степановна, совсем юной, видела в 1935 году премьеру «Светлого ручья» в постановке Ф. Лопухова в ГАБТе.

Но Киливнюк такого кощунственного искажения «шедевра» мужа не перенесла. И приложила руку, чтобы Степаненко больше никогда этот балет не танцевала.

Конечно, Таня с радостью и от меня бы избавилась, но моя Сильфида оказалась одной из немногих «приманок», способных завлечь зрителя на этот спектакль. Киливнюк больше не появлялась на репетициях, перестала ходить и на прогоны, но я стал для нее врагом № 1.

Что еще забавно: все репетиции «шедевра» Ратманского – балета «Светлый ручей» – в обязательном порядке снимались! Видимо, чтобы при случае можно было показать в кино или на ТВ процесс творчества этого балетмейстера, непонятно почему считающего себя большим талантом.

18

Моя жизнь в театре в обозримом будущем не сулила легких времен. Поддерживало то, что рядом всегда находились не просто хорошие, а интересные, талантливые люди, чьей дружбой я очень дорожил и дорожу. Такой феей для меня стала М. М. Неёлова.

Посмотрев в детстве фильм «Старая, старая сказка», я безоговорочно, на всю жизнь влюбился в прекрасную Принцессу. Ее лучистые глаза, неповторимый, завораживающий тембр голоса со множеством обертонов сразили меня, ребенка, наповал.

Потом по телевизору я увидел спектакль театра «Современник» «Спешите делать добро» по пьесе М. Рощина. В нем были заняты очень известные артисты, но с Неёловой, игравшей роль девочки пятнадцати лет, никто сравниться не мог. А у нас с мамой была подруга в Тбилиси, которая, прямо как Марина Мстиславовна в том спектакле, очень смешно разговаривала: таким высоким-высоким, то и дело срывающимся детским голосом. Как только я ее видел, сразу Неёлову вспоминал. Даже по детской наивности думал, а может, они знакомы?

Следующее воспоминание – потрясение, связанное с Мариной Мстиславовной, фильм режиссера И. Авербаха «Монолог». Мы с мамой смотрели его в клубе какого-то санатория. На мой взгляд, абсолютно «оскароносная» роль.

Оказавшись в Москве, я с помощью своего училищного пропуска зачастил не только на балеты, оперы, оперетты, но и в драму, в том числе в «Современник». Тогда на улице и внутри вестибюлей метро стояли киоски, где продавались билеты на спектакли и всевозможные концерты. К стеклу, с внутренней стороны, обычно приклеивались две большие сводные афиши: одна – драматический театр, другая – музыкальный. Я их изучал очень серьезно, стараясь не пропускать, когда Неёлова играла. Со временем посмотрел ее в спектаклях «Вишневый сад», «Играем… Шиллера!» и во всех других.

А в «Сладкоголосой птице юности», поставленной в 2002 году, в одной из сцен героиня Неёловой появлялась на пуантах, которые для нее уже я, на правах доверенного лица, разминал. Во-первых, приносил ей из Большого театра эти туфли, а потом молоточком проходился по носкам в местах, где они были излишне жесткими.

Лично с Мариной Мстиславовной и ее маленькой дочкой Никой мы познакомились в середине 1990-х годов, на сцене Большого театра после «Щелкунчика». Их туда привела мама моего школьного приятеля, тоже артиста ГАБТа, Славы Голубина. Увидев перед собой Принцессу из «Старой, старой сказки», я глазам своим поверить не мог. Неёлова тем временем обратилась к дочери: «Ника, что ты можешь сказать о принце?» «Шедевр», – не задумываясь ответила моя тезка. У меня ноги подкосились. С этого вечера Марина Мстиславовна так и стала меня называть: Шедевр. Мы начали общаться, дружить. При первой же возможности я приходил на спектакли Неёловой, а она на мои.

…Одно из первых представлений «Пиковой дамы» Р. Пети в ГАБТе. Знаю, что Марина Мстиславовна в зрительном зале… Наступает момент, когда мой герой – Германн – кидается в глубь сцены и, припав к колонне, в смятении чувств стоит несколько минут спиной к публике…

При встрече Неёлова мне и говорит, да так взволнованно: «Коля, я вообще не понимаю, как вы это делаете?! То, как вы спиной стояли, обнимая колонну, об этом надо писать книги. Чаще всего на сцене я вижу бездарные спины. А это просто Микеланджело, такой монолог! Ваши руки на колонне забыть