– М-м-м…

– А что ж мобильник не отключила? – возрадовалась собеседница. – Да ладно, знаю ведь, что не полетела ты с ними.

– Кто тебе сказал? – К горлу подкатило раздражение, близкое к ненависти.

– Кто сказал, кто сказал… Да Коляша и сказал.

Коля – младший сын, простодушный человек.

У каждого человека, будь он хоть миллион раз родной-преродной, есть удивляющая близких непонятно откуда взявшаяся черта. У Коли это – удивительная бесхитростность. По опыту Надя знала, что детей следует отучать от лжи. Кто не врет в детстве? Ну, хотя бы не кривит душой, иной раз даже не совсем понимая, зачем это надо? В основе этого неосознанного избегания правды лежит, наверное, самый важный инстинкт, присущий всему живому, – самосохранения. И лисичка, и зайчик умеют запутывать собственные следы, чтобы выжить, не попасться охотнику. Коля же был начисто лишен способности соврать и утаить. Понимая, как трудно ему придется, и мать, и отец, и старший брат Алексей вели разъяснительную работу, уроки выживания, так сказать. Умом ребенок все понимал. Они устраивали поведенческие игры: создавали ситуации, в которых надо было умолчать или схитрить. В игре все получалось вполне даже ничего. В реальности – пока не очень.

Собрались они как-то в Вену. Для Андрея это была рутинная деловая поездка, но обнаружилась возможность отправиться всей семьей, пожить потом неделю в горах. Почему бы и нет, школьные каникулы как раз. Решено было ехать поездом, с комфортом. Взяли два купе первого класса, скидка предлагалась фантастическая. На вокзале наняли носильщика – вещей оказалась уйма. На подходах к поезду путь им преградил какой-то железнодорожный патруль: «Что везете? Тяжелые ли у вас сумки?» – «Легкие! – хором откликаются Надя и Андрей. – Только детское барахлишко, оно много места занимает, но ничего не весит». – «Да ерунда у них, легкотня!» – подтверждает носильщик, рассчитывающий на приличные чаевые. Патруль уже готов пропустить семейство к поезду, но слышится ясный упорный детский голосок: «Нет, не легкие, совсем не легкие, а очень-очень-очень тяжелые! Невозможно поднять!»

Патрульные мужики аж рты пораскрывали. «Молчи!» – сделала Надя страшные глаза сыну. «Ребенок – для него пачка сахара – тяжесть», – пояснил Андрей. В тот раз их пропустили. А могли бы заставить взвесить багаж, доплатить кругленькую сумму. «Вы б хоть втолковали пацану», – намекнул снисходительный проверяющий. Коля потом объяснил, что переживал именно за родителей: вдруг дядьки, раз сумки легкие, заставят папу и маму самих нести их до поезда?

Как предусмотреть эту детскую реакцию? Невозможно же предугадать каждый поворот событий, вспомнить о каждой возможной мелочи.

В нынешней ситуации с Египтом Надя предупредила всех, повторила несколько раз: никому ни слова, что остаюсь, запомните хорошенько. Но Коленьку винить нельзя. Иришка – особый случай. Открытая вроде бы такая, безвредная. Спрашивает «просто так». Глазки по-детски распахнет и интересуется: «Ну, как там мама с папой? Не ругаются?» Или: «Ну, что вам родители купили новенького? Ой, дорого, наверное?» И все в таком духе. Дети вежливо отвечают взрослой тетеньке. А та таким образом обеспечивает себя темами для болтовни с многочисленными приятельницами, как она называет потенциальных жертв своего дружеского внимания.

Владение информацией – ценнейшая вещь. Иришка со своей лисьей женской интуицией чует это с рождения. Любимая ее вкрадчивая фразочка: «Ой, помоги мне, без тебя – никак, а я тебе еще пригожусь» – не пустая болтовня. О дефолте августа 1998-го она знала за неделю и добросовестно предупредила всех своих полезных знакомых. Кто поверил, кто нет. В выигрыше остался тот, кто поверил.

Андрей, избегавший общения с Иришкой из страха перед ее наглой проницательностью, сказал как-то, что она из тех редких особ, что всегда вытаскивают выигрышный билет из пачки пустых. «Или крадет его у другого везунчика», – подумала тогда Надя.

Как бы то ни было, Иришка – своя. Подруга институтской юности. Пуд соли вместе сглодали, море слез вылили по несбывшимся любовям, советов друг другу надавали – на десять пособий для ищущих удачи женщин хватило бы. Ей – можно и сказать. А все равно противно, что выпытала у маленького, что не стесняется этого, что, прекрасно понимая Надино желание побыть одной, лезет сейчас с разговорами.

– Ты мне для того и звонишь, чтобы похвастаться, что знаешь? – Надина интонация выражала явное возмущение.

– Просто соскучилась. Обсудить кое-что хотелось. А что у тебя случилось? Ты прямо на взводе вся. Со своими не полетела. На дачу укатила одна. С Андрюшей проблемы? – добренько вещала не желающая ничего принимать на свой счет верная подружка Иришка.

– Ничего не случилось. Работать надо, в номер материал сдать должна. – Надя тут же устыдилась своего гневного порыва, хотя про себя добавила: «По поводу Андрюши не жди – не дождешься».

– Хочешь, подъеду, помогу?

Этого еще не хватало! Иришке на свежий воздух понадобилось. И теперь ведь может приехать без дополнительных церемоний: скучаю, мол, беспокоюсь о тебе.

– Нет, Ира, все, пока, я за рулем, потом поговорим.

Надя отключила телефон.

Любимое дедово детище и его наследники

В родном дачном поселке она не была с начала лета. С того момента, как увезли отсюда умершего внезапно деда. Дача тогда показалась проклятием: в августе прошлого года отсюда же забирали страдалицу-бабушку, так и не сумевшую прийти в себя после внезапной смерти единственного сына, Надиного отца. Уже тогда Надя стала побаиваться некогда так любимого ею места. Потеря деда на какое-то время начисто отвратила ее не только от посещений, даже от мыслей о даче, любимом дедовом детище, где почти все было сделано его руками, все напоминало о нем, теснило душу тоской безвозвратной, вечной потери.

«Там, конечно, все заросло, одичало», – думала она временами поздним летом и в начале осени. Думала без жалости, отстраненно. Как будто лопухи и крапива у колодца были виноваты в исчезновении того, кто отдал ей любовь и глубочайшую нежность. Только недавно возникло иное чувство: ради памяти деда надо, чтобы дача ожила, чтобы мальчишки возили сюда своих друзей, когда подрастут, чтобы слышны были голоса, ребячьи крики, музыка. Все это будет.

Сейчас она делала первый шаг, сейчас она будет осваиваться здесь как хозяйка.

Хотя полновластной хозяйкой она не могла себя чувствовать из-за Питика.

Сподобился отец со своей благоверной Натальей Михайловной на склоне лет обзавестись потомством. Наде было четырнадцать, когда появился на свет братик Петя, навсегда, как она считала, отнявший у нее любовь папы. И надо же: отцу был сорок один год, а мачехе аж сорок шесть, когда у них, до сей поры безнадежно бездетных, возник этот «плод старческой любви» – так сгоряча назвала Надя эту нечаянную радость своих родных. Обычно замкнутая, не показывающая своих чувств, тут она ревновала открыто и отчаянно, так, что гордая материнством, расползшаяся от поздней беременности Наталья Михайловна (Энэм, в Надином сокращении), собравшаяся было сблизиться с мужниными родными, тем более что Надя теперь могла не считаться ее конкуренткой, почти совсем перестала бывать в их арбатской квартире.