поглядывали на солидного незнакомца в штатском, держались от него подальше: видимо, принимали за агента политической полиции. Один в служебном рвении даже приветствовал его взмахом руки. Рихард небрежно ответил.

Ровно в двенадцать в «Пивную пену» вошел высокий седой мужчина и направился прямо к столику Рихарда. В руке у мужчины была желтая папка. «Ой». И тут Рихард узнал в приближавшемся человеке Оскара.

— Ты уже здесь? — издали приветствовал его Оскар. — Рад тебя видеть! Как доехал?

Полицейские за столиками проследили за Оскаром глазами и вернулись к своим сосискам и кружкам. Рихард понял: Оскар показывает, что надо держаться как можно более непринужденно: встретились два старых друга.

Они перебросились несколькими незначительными фразами и опорожнили по тяжелой кружке. Никто за ними больше не наблюдал.

Вышли. В сквере недалеко от бара, в тенистой аллее, они могли наконец поговорить о главном.

Оскар спросил, как Рихард устроился в отеле. Рихард рассказал о всех событиях вчерашнего дня, о том, как он не удержался и пошел в Веддинг. Оскар посуровел:

— Ты не имел права туда ходить.

Он посмотрел на Рихарда отчужденно. «Усомнился, можно ли вообще доверять мне такую ответственную операцию, — догадался Рихард. — Он прав, я не должен был ходить. Старик, когда узнает, тоже рассердится. Но я не мог не пойти». И тут же вспомнил и по–новому понял значение последних слов Берзина: «На первом месте у тебя всегда должна быть Родина, а уже потом — твои чувства». Да, и Оскар и Старик правы: он не имел права рисковать. Но эта слабость в последний раз.

— Не повторится, — положил он руку на руку Оскара.

— Не сомневаюсь, — ответил Оскар. — Учти: положение чрезвычайно серьезное. Компартия поставлена вне закона. Только за одну ночь схвачено десять тысяч коммунистов и других антифашистов. Разгромлены центральные органы партии, арестованными забиты все тюрьмы и казармы. Самым излюбленным методом нацистов стали убийства «при попытке к бегству». Министр внутренних дел Геринг назначил особого комиссара для координации действий полиции и гитлеровской партии против коммунистов.

Оскар говорил о бесчисленных опасностях. Однако сам он держался так свободно, так спокойны были его глаза и голос, что даже Зорге удивился: «Вот это выдержка!»

Оскар достал из папки письмо.

— Мы раздобыли тебе отличную рекомендацию во «Франкфуртер цайтунг». Пожалуй, эта газета подходит больше всего. Во–первых, одна из крупнейших и влиятельных германских газет и имеет обширный круг читателей за границей. Во–вторых, хоть она подверглась общей нацистской унификации и тесно связана с концерном «И.Г. Фарбениндустри», резко враждебна к коммунизму, все же слывет оплотом либералов, не так криклива и вульгарна, как другие издания. Это избавит тебя от необходимости славословить гитлеровский режим. Есть предположения, что Геббельс сохранит ее как парадную газету для влияния на интеллигенцию. В–третьих, она никогда не имела своих постоянных корреспондентов в Москве, значит, меньше шансов, что кто–то из ее журналистов видел тебя в Советском Союзе. И, в–четвертых, во «Франкфуртер Цайтунг» тебя уже знают по шанхайским статьям. Поэтому основную ставку будем делать на нее, хотя позаботимся и о других газетах, чтобы ты имел громкое представительство.

Потом они отсудили, стоит ли Рихарду попытаться вступить в национал–социалистскую партию.

— Старик рекомендовал, — сказал Рихард.

— Но даже сейчас нацисты принимают в партию осторожно, — возразил Оскар. — К тому же нам стало известно, что нацисты прибрали к рукам все досье активистов компартии, заведенные полицией Зеверинга. Там, конечно, есть и твое «дело». Они могут копнуть… Я думаю, целесообразнее тебе получить здесь только аккредитацию газет, а в нацистскую партию вступить уже в Токио. Это будет менее опасно.

Уже прощаясь, Оскар сказал:

— Больше мы с тобой видеться не сможем. Связь с Центром будешь держать через Инге. Она тебе сегодня снова позвонит. Итак, неделю в Берлине на акклиматизацию, а потом — во Франкфурт.

7

Перед отъездом из Берлина, 9 июня, Рихард передал в Центр:

«Положение для меня здесь не очень привлекательно, и я буду рад, когда смогу отсюда исчезнуть. Рамзай».

8

В редакции «Франкфуртер цайтунг» все было добротное и солидное: и само многоэтажное здание, и кабинеты редакторов, и мебель. В обшитых темным дубом помещениях, среди мерцающей кожи кресел и багета картин словно бы витал дух основателя газеты банкира «Леопольда Зоннемана. Но сотрудники ее, хотя были отутюжены, сверкали белоснежными манишками, золотыми пенсне и розовыми лысинами, производили впечатление перепуганных мышей. Рихард, прежде чем идти к редактору, побродил по комнатам репортеров и коридорам, потолкался в кафе, расположенном тут же, на первом этаже. И везде видел шушукающихся по углам, испуганно озирающихся людей.

До него долетали обрывки разговоров:

— …только подумайте, тридцать концлагерей! В Дахау, в Шлезвиге, в Заксенхаузене. В них тридцать тысяч заключенных! У каждого полка СС свой лагерь!..

— …готовится поголовный врачебный осмотр…

— …прочитал «Михаила», роман Иозефа Геббельса. Ну, я вам скажу! Одни афоризмы…

— Тшш! Тшш!.. Сочинения министра пропаганды позволительно только восхвалять!..

Да, и эту газетную крепость, оплот буржуазного либерализма, трясло мелкой дрожью.

Рихард прошел в кабинет главного редактора.

Шеф, коренастый и толстый, казавшийся маленьким по сравнению с огромным столом и огромными шкафами своего кабинета, прочитал рекомендацию высокого сановника из Берлина и расплылся в улыбке:

— Весьма и весьма польщен, доктор Зорге!

Он шаром выкатился из–за стола, вяло пожал Рихарду руку своей пухлой и потной рукой, пригласил сесть в кресло и сам утонул в таком же кресле напротив.

— Мы всегда охотно печатали ваши корреспонденции, которые вы столь любезно посылали из Китая, — заворковал он. — И мы будем рады считать вас своим постоянным сотрудником. Мой высокий друг пишет, что вы хотели бы представлять нашу газету в Токио. Зачем искать счастья так далеко? Я мог бы предложить вам место в аппарате, здесь, во Франкфурте.

— Да нет, знаете ли, меня увлек Дальний Восток.

Редактор хитро посмотрел на него и подмигнул:

— Да, да, подальше от греха,. — И, понизив голос, доверительно сказал: — Вы слышали? Они арестовали Лаудингера, моего редактора биржевого отдела и председателя союза журналистов города. И за что? За то, что во время речи нациста — биржевого комиссара — он сделал презрительные замечания.

Рихард вскинул голову и холодно сказал:

— Господин редактор, я полагаю, что презрительные замечания по поводу речи комиссара правительства не делают чести сотруднику вашей газеты.

— Конечно, конечно! — закивал и заулыбался редактор. — Я сам думаю точно так же! Но коллектив нервничает,