Вскоре мисс Лафосс и Нику понадобилась передышка. Его отношение к мисс Петтигрю сменилось на философское. Если старушке – а для Ника старость наступала после тридцати – интересно, то не лишать же ее удовольствия. Как следует при ней, конечно, не развернешься, но время было еще раннее. Ночью гораздо удобнее, а недолгим ожиданием хорошую вещь не испортишь, скорее наоборот.

Он сел прямее.

– Как насчет выпить?

– Конечно! – сказала мисс Лафосс. – Ты же знаешь, где бутылки.

– Ладно. Что будем?

– Ну, – сказала мисс Лафосс задумчиво, – приготовь мне что-нибудь особенное, как ты умеешь. От твоих коктейлей заряжаешься на весь день.

– Как скажешь. А вам?

– Мне? – сказала мисс Петтигрю.

– Вам.

– Пить?

– А я о чем?

Мисс Петтигрю готова уже была сказать: «Ах, что вы, нет, благодарю», чтобы это прозвучало трепетно и целомудренно. Но не сказала. Не здесь. И не сейчас. Она вовремя поймала себя за язык – едва успела поймать. Теперь она была полна решимости принимать все, что ей предложено. Из этого удивительного дня, свалившегося на нее как снег на голову, она выжмет все до капли.

– Я не откажусь, – сказала она спокойно, легко и уверенно, – от бокала сухого хереса. Если вас не затруднит.

Она подчеркнула «сухого» – это показалось ей удачной находкой. Просто хереса может спросить кто угодно, но «сухого хереса» – это выдает хладнокровность, уравновешенность, утонченный вкус. Поднимает ее положение в обществе. Она понятия не имела, что означает «сухой» в приложении к вину, но ясно помнила мужа своей предпоследней хозяйки, который всегда наводил на нее страх своими громкими тирадами против «этого проклятого сухого хереса». То, что ему так не нравилось, просто обязано было понравиться ей.

Ник, впрочем, остался равнодушным.

– А точно не чего покрепче?

Решимость мисс Петтигрю не отказываться ни от чего была слегка поколеблена.

– Нет, благодарю, – сказала она, – но не с утра. Сухой херес, пожалуйста.

Ник вышел на кухню. Мисс Лафосс наклонилась ближе. Она чувствовала себя в некоторой степени ответственной за поведение Ника и, в частности, за его выражения, неподходящие для порядочных дам, вроде ее новой подруги.

– Не обращайте внимания, – шепнула она. – На самом деле он этого в виду не имел. Для него это все равно, что для нас было бы сказать «безобразие» или «какая досада».

Мисс Петтигрю подняла голову. Ее лицо посуровело.

– Милая, мне бы не хотелось, чтобы вы сочли меня нескромной, но в это я, боюсь, поверить не могу. Я намного старше вас, и за свою жизнь достаточно наслушалась людей, которые в свое оправдание повторяли, что ничего такого в виду не имели – в то время как, несомненно, имели в виду именно это. Попытка оправдать дурную привычку, вот и все. На вашем месте я постаралась бы повлиять на молодого человека с целью… привести в порядок его манеру общения. Уверена, что любой молодой человек питает больше уважения к юной леди, которая настаивает на соблюдении приличий в своем присутствии… не сочтите за назойливость, но, как я уже упоминала, я гожусь вам в матери.

Мисс Лафосс улыбнулась, но быстро скрыла эту улыбку. Ни за что на свете ей не хотелось бы обидеть мисс Петтигрю.

– Я попробую, – сказала она покорно. – Постараюсь. Не сомневаюсь, что вы совершенно правы.

Из кухни доносилось позвякивание бутылок и шаги Ника, который низким негромким голосом напевал какой-то популярный мотив. Внезапно он остановился, и наступило холодное, наводящее ужас молчание. Мисс Петтигрю посмотрела на мисс Лафосс. Мисс Лафосс посмотрела на мисс Петтигрю. Ее лицо сковала та самая маска испуга, которую мисс Петтигрю наблюдала при их первом знакомстве.

Дверь в кухню распахнулась, и Ник возник на пороге. Дрожь пробежала по спине мисс Петтигрю. Вся его беззаботная веселость испарилась, вид у него был угрожающий. В это мгновение мисс Петтигрю поняла, что значит в самом деле бояться мужчины. Зародившееся было в ней чувство, что все предыдущие события были просто забавной шуткой, которую ей было позволено наблюдать, сразу же исчезло, и она осознала, что находится теперь в совершенно других обстоятельствах, в которых места шуткам не было.

Милое личико мисс Лафосс побелело от страха под мрачным взглядом Ника.

– С каких это пор, – проговорил он тихо, – ты стала курить сигарки?

Мисс Петтигрю с трудом удержалась, чтобы не разразиться нервным смехом, и заметила, что та же самая истеричная веселость одолевала и мисс Лафосс. Голос мисс Лафосс ясно произнес у нее в голове: «А потом приходит сыщик, и говорит: “Ага! Скажите, мисс, это вы недавно выкурили тут сигару?”»

Мисс Лафосс не в состоянии была вымолвить ни слова. Мисс Петтигрю поняла, что все зависело теперь только от нее самой.

Ее мысли беспорядочно вертелись, пока среди них не вспыхнул, как взрывающийся фейерверк, знакомый ей образ. Мисс Браммеган, ее предыдущая хозяйка: грудь как два холма, нос как у лошади, рот – тиски, подбородок – топор, голос – рашпиль, мечта кадрового офицера. Два года, проведенные ею в услужении мисс Браммеган, были двумя годами чистого, беспримесного ада. Но сейчас она была ей искренне благодарна. Секрет крылся в подаче. Подав себя определенным образом, можно добиться чего угодно, и никто лучше ее не понимал, каким именно образом мисс Браммеган добивалась своего. Никто никогда не смел перечить мисс Браммеган. Что ж, настало время применить ее урок.

Мисс Петтигрю встала. Мисс Петтигрю прошлась по комнате, излучая вызов и презрение. Мисс Петтигрю взяла с кресла свою сумочку. Она повернулась. Она уставилась на Ника уничтожающим взглядом, гордо вздернула подбородок и заговорила.

– Молодой человек. Есть на свете ровно один тип людей, которых я на дух не переношу, и это мужчины, которые суют нос во все углы дома, как старые сплетницы, в надежде что-нибудь вынюхать. Я гостья хозяйки этого дома. Если она не возражает, то вам и подавно никакого дела нет и быть не может. Поэтому если мне угодно смолить сигарки, я буду их смолить, вместо этих ваших чертовых сигарет. В моем возрасте я могу себе позволить получать удовольствие от жизни, а ваше мнение по этому поводу может катиться к чертям. Ах, да. Прошу, угощайтесь. Всецело рекомендую.

Мисс Петтигрю открыла сумочку. Она извлекла оттуда мятую пачку сигарок. Она протянула их ему. Назревало противостояние. Она фыркнула. Он нахмурился.

Но было ясно, за кем осталась победа. Ник протянул руку, взял пачку и придирчиво сравнил ее содержимое с окурком у себя в руках. Потом бросил окурок на ковер и раздавил его каблуком. Он сделал несколько шагов в сторону мисс Лафосс и остановился, нависая над ней. Мягким, негромким голосом, но так, что мисс Петтигрю вздрогнула, он сказал:

– Не вздумай меня обманывать.

Мисс Лафосс была излечена в одно мгновение. Актерское мастерство не пропало зря. Она вскочила и досадливо всплеснула руками.