Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я выбрался из фонтана, перебежал, оставляя за собой лужицы, на восточный край площади, потом на западный. Затем отыскал улицу, по которой пришел сюда утром, и помчался по ней.
Эфрата безмолвствовала. В ночной тишине раздавался только отдаленный лай собак в усадьбах. Видимо, Тития еще не нашли. Пока я добрался до дому, моя одежда почти просохла.
В нашем домике горел свет. Мать, заслышав шаги, выбежала на порог и сжала меня в объятиях.
После того как я сменил одежду, и мать смазала оливковым маслом мои раны, я принялся рассказывать о происшествиях этого длинного дня. Отец слушал молча, глядя на меня, а мать поминутно вскрикивала, полностью погрузившись в рассказ. Дойдя до ключа, я слегка замешкался, ведь отец даже не догадывался о моих способностях, а мать, кроме истории с гадюкой, тоже ничего не знала.
Но скрыть такую важную подробность я не мог, и поэтому рассказал все полностью.
– Он избранный, – воскликнула мать, когда я закончил. – Нет, он больше чем избранный. Йосеф, наш сын – Второй Учитель!
Отец поморщился.
– Не придумывай, – резко сказал он. – Сейчас мы должны позаботиться о более важных вещах. Скажи, сынок, те люди знают, кто ты такой?
– Нет, – уже хотел ответить я и замер. Раб! Я ведь назвал рабу свое имя, имя отца, сказал, что мы ессеи и живем на окраине Эфраты возле теребинтовой рощи!
– Надо уходить, – решил отец. – Прямо сейчас. До утра побудем у друзей, а там решим.
У ессеев нет имущества, поэтому на сборы ушло немного времени. Когда мы вышли из домика, над рощей стояла полная луна. Из города доносились истошный собачий лай и крики.
– Погоня началась, – отец ускорил шаги. – Скоро они будут здесь.
Мы дошли до ручья и долго шли по воде, стараясь не шуметь. Потом брели пустошью, спотыкаясь о камни и царапая ноги колючками стелящегося по земле кустарника. Отец привел нас в пальмовую рощу, усадил между стволами, выбрав местечко потемнее и велел дожидаться. Мать обняла меня за плечи, прижала к своему мягкому плечу и принялась тихонько раскачиваться.
– Бедный мой мальчик, бедный, бедный мой мальчик. Разве можно быть таким неосторожным? Сыны Тьмы нас ненавидят, а язычники жестоки и безжалостны. Если бы не Отец наш небесный, они проглотили бы живьем детей Света.
– Мама, а кто такой Второй Учитель?
– Это ты, мой сынок.
– Но почему Второй, и кого я должен учить?
– Ты все поймешь сам, когда повзрослеешь. Твой разум спит, ты ведь еще мальчик, маленький наивный мальчик. Когда он проснется, у тебя не будет вопросов.
– А кто Первый, мама?
– Первый… – она тихонько засмеялась счастливым смехом. – Первый – Учитель Праведности. Перед смертью он оставил пророчество, тайное, скрытое пророчество. Мне его рассказал брат, твой дядя, избранный из Хирбе-Кумрана. Когда-то мы были очень дружны, пока его духовный путь не разлучил нас навсегда.
Она замолчала. Лунный свет, пробивавшийся сквозь широкие пальмовые листья, освещал лицо матери, и я заметил, как ее глаза налились слезами.
– О чем пророчество, мама?
– Ах да. Через сто пятьдесят лет после смерти Первого Учителя придет Второй, великий сын Света, который изменит мир. Срок наступил, и все ессеи ждут, когда он откроется.
– Мама, но почему ты думаешь, что это я!
– Я знаю… я чувствую… я верю…
Мы долго сидели молча, обнявшись и тихонько раскачиваясь. Вдруг мать выпрямилась и спросила дрожащим от волнения голосом.
– Ты видишь? Посмотри, вот здесь, ты видишь?
Свободной рукой она указывала в небо прямо у нас над головами.
– Что вижу, мама?
– Звезда, голубая звезда с длинным хвостом. Вчера ее тут не было.
Я внимательно оглядел черное небо, утыканное блестящими точечками, но не заметил на нем голубой звезды с хвостом.
– Я ничего не вижу, мама.
– Ну как же, сынок, вот она, прямо перед глазами.
Ее голос звенел и рвался, она так хотела показать мне эту звезду, так боялась, что я не вижу того, что открывается ей, что я не смог не соврать.
– Да, вот она, вот. А что это, мама?
– Так сказано Учителем Праведности: взойдет звезда второго пришествия, и спустится ангел с небес, и отворит сосуды закрытого знания, и откроется Второй Учитель, и освободит мир.
– От чего освободит?
– От нечестия, от злобы, гнева, лжи, подлости, обмана. Сначала Всевышний послал откровение только избранным, а теперь истина станет достоянием всех сынов Завета и всех народов.
– Мама, но я не знаю никакой истины. Мне нечего открывать и нечему учить.
– Не волнуйся, сынок. Истина спрятана в тебе, подобно тому как горчичное зерно прячется в глубине земли. Оно прорастет, и маленькое зернышко превратится в цветущее дерево.
Она еще сильнее прижала меня к себе.
– Я думала, твой путь только начинается, и мне дадут побыть с тобой еще несколько лет. Но тебя уже зовут. Разве ты не слышишь зов?
В ее голосе звучали такая надежда и такое ожидание, что я снова соврал, второй раз за этот вечер.
– Да, мама, я слышу.
Как ессей, я понимал, что такое зов и откуда он может прийти. Сколько я себя помню, разговоры в нашем доме вертелись вокруг этих тем. Для чего душа спускается в мир, в чем назначение человеческой жизни и смысл бытия. Отец беспрестанно объяснял мне отличие ессеев от нечестивых сынов Тьмы, а вечерние рассказы матери, в общем-то, сводились к тем же темам. Я знал, где скрывается истина, и был готов, как ессей, сын ессея, вместе с другими сынами Света выступить на борьбу против сил Тьмы. Но мне так хотелось, оставив в стороне борьбу, истину, смысл жизни и цель бытия, побыть еще с мамой, вот так, прижавшись к ее плечу, раскачиваясь под шорох пальмовых листьев и ласковое посвистывание ночного ветерка.
Я не заметил, как заснул. Меня разбудила мать, тихонько тряся за плечо.
– Вставай, Шуа, скоро рассвет, нам пора идти.
Отец отвел нас в маленький домик, похожий на тот, который мы оставили накануне. В нем жила семья ессеев, нас уложили за тростниковой занавеской в дальнем углу единственной комнаты домика. Я сразу заснул, а когда открыл глаза, солнце уже низко висело над верхушками деревьев. От усталости и волнения я проспал остаток ночи и большую часть дня.
Мама подала кружку для умывания и кусок хлеба на завтрак. Я сильно проголодался и с жадностью набросился на хлеб.
– Сначала молитва, – решительным голосом приказала мать. – Не забывай, ты – Второй Учитель и должен вести себя соответствующим образом.
Я отошел за занавеску и приступил к молитве. Молился я бездумно, по привычке, слова, столько раз повторенные, сами соскакивали с языка. Но все-таки что-то во мне переменилось. Пока мать утверждала, будто я не простой ессей, а избранный, я относился к этому с недоверием. Избранные казались мне особым сортом ессеев, людьми, осененными присутствием Всевышнего, носящими на челе Его незримую, но явно ощущаемую печать.