Миссис Смит потеряла ногу ниже колена после автокатастрофы и пришла к врачу узнать, достаточно ли она зажила, чтобы подобрать протез. Она собрала все свое мужество и все-таки чувствовала себя инвалидом. Умом она понимала, что потеря ноги не должна влиять на ее жизнь, но в душе никак не могла преодолеть этот барьер. Врач посоветовал ей метод визуализации, и она изо всех сил пыталась выстроить в воображении оптимистичную картинку. И все равно мысленно она видела себя инвалидом.

Но слово «пират» изменило ее жизнь. Внезапно она представила себя Долговязым Джоном Сильвером, стоящим на палубе пиратского корабля. Ноги у нее широко расставлены, одна – деревянная. Руки уперты в бока, голова высоко поднята, плечи развернуты. Она улыбнулась надвигающемуся шторму. Шквалистый ветер развевал ее плащ и волосы. Мощная волна разбилась о борт корабля, обдав ее холодными брызгами. Судно накренилось и взревело, борясь с бурей. Но она стояла – непоколебимая, гордая, бесстрашная. В этот миг образ инвалида исчез без следа, на смену ему пришла новообретенная храбрость.

Через несколько минут ее вызвала медсестра. Когда она неуклюже направилась к кабинету на своих костылях, мальчик посмотрел на ее ногу:

– Леди, – спросил он. – А что у вас с ногой?

Его мама ужасно смутилась.

Миссис Смит посмотрела на свой обрубок и ответила с улыбкой:

– Ничего. Просто я тоже пират.

Квартира у Сэнди такая маленькая, что, придя домой с покупками, она первым делом думает, что передвинуть, чтобы освободить для них место. Каждый день она трудится не покладая рук, чтобы обеспечить себя и свою четырехлетнюю дочь – пишет статьи и делает разную случайную работу. Бывший муж давно скрылся в неизвестном направлении и, возможно, никогда больше не появится на горизонте. Машина часто решает взять выходной и отказывается заводиться. Тогда передвигаться приходится на велосипеде (если, конечно, погода позволяет), пешком или просить о помощи друзей.

Сэнди даже не мечтает о том, без чего не может обойтись большинство американцев: о телевизоре, микроволновке, магнитофоне и дорогих кроссовках. Весь ее скромный заработок уходит на простую, но сытную еду, теплую одежду, однокомнатную квартиру, выплату студенческого кредита, книги для дочери, самые необходимые лекарства и редкие утренние походы в кино.

Сэнди оббила, наверное, все пороги, пытаясь найти приличную работу, но везде что-то не так: то ей не хватает опыта, то должность неподходящая, то график не оставляет времени на общение с ребенком.

В истории Сэнди нет ничего необычного: многие родители-одиночки и пожилые люди вынуждены бороться с экономической структурой, застряв между финансовой стабильностью и нищетой, позволяющей получать субсидии от правительства.

Но Сэнди отличает ее взгляд на вещи.

– Вещей у меня не так уж много, да и в концепцию «американской мечты» я не вписываюсь, – призналась она мне с искренней улыбкой.

– Это тебя беспокоит? – спросил я.

– Иногда, – вздохнула она. – Когда я вижу ровесниц моей дочери в красивой одежде, с кучей игрушек, ездящих в дорогих машинах и живущих в больших домах, мне становится грустно. Все мы желаем добра своим детям.

– И все же ты не ожесточилась.

– Зачем? Мы ведь не голодаем, не мерзнем, и все, что нужно для жизни, у меня есть.

– Что же это? – спросил я.

– Я считаю, что сколько бы у тебя ни было имущества и сколько бы ты ни зарабатывал, по-настоящему нужно оберегать только три вещи, – ответила она.

– Что значит «оберегать»?

– Ну, следить, чтобы никто не отнял их у тебя.

– И что же это за вещи?

– Во-первых, твои эмоции; во-вторых, твои друзья; и в-третьих, то, что ты взрастишь в себе, – не задумываясь, ответила она.

Для Сэнди «эмоции» – это не что-то масштабное. Это простые радости от общения с дочерью, от прогулок по лесу. Это удовольствие послушать музыку, принять горячую ванну или испечь хлеб.

О друзьях она говорит больше:

– Настоящие друзья – это те, кто всегда с тобой, даже если они на время исчезают из твоей жизни. Вы можете встретиться спустя годы там же, где расстались, и даже когда они умирают, то все равно остаются жить в твоем сердце.

Что же до эмоций, которые каждый сам в себе взращивает, об этом Сэнди сказала:

– Это зависит от человека. Я, например, не даю волю горечи и грусти.

– А какие же эмоции ты стараешься растить? – спросил я.

Сэнди тепло посмотрела на свою дочку, затем – снова на меня. Глаза ее светились нежностью, благодарностью и искрящейся радостью.

– Вот эти, – ответила она.

Как мать двух весьма активных мальчиков семи лет и одного года, я всегда боюсь, что они что-нибудь сломают в доме, который я с такой любовью обставляла. В азарте игры они могут нечаянно столкнуть со столика мою любимую лампу или еще как-нибудь нарушить тщательно наведенный порядок. В такие опасные моменты я вспоминаю слова моей мудрой свекрови Руби.

У Руби шестеро детей и тринадцать внуков. Она – само воплощение мягкости, терпения и любви.

Однажды на Рождество все дети и внуки, как обычно, собрались у Руби. Всего за месяц до этого она купила чудесный белый ковер вместо прежнего, который служил ей верой и правдой больше 25 лет. Руби очень нравилось, как новый ковер вписывается в интерьер.

Мой деверь Арни вручил подарки племянникам и племянницам – их любимый домашний мед с собственной пасеки. Все были в восторге. И тут как назло восьмилетняя Шина пролила мед из своей баночки прямо на бабушкин новый ковер, растянув след по всему первому этажу.

В слезах Шина бросилась на кухню:

– Бабушка, я пролила мед прямо на твой новенький коврик!

Бабушка Руби опустилась на колени, посмотрела с нежностью в заплаканные глазки Шины и сказала:

– Не волнуйся, милая, меда у нас еще полно.

Был 1933 год. Меня уволили с работы, лишив возможности хоть как-то поддерживать семью. Единственным кормильцем осталась моя мать, которая зарабатывала тем, что шила одежду для других. Но она заболела и несколько недель не могла работать. Нам отключили электричество, ведь мы не могли больше оплачивать счета. Потом отрезали газ. Потом – воду. Правда, Департамент здравоохранения заставил вернуть нам воду в санитарно-гигиенических целях.