Надежда сдержанно покачала головой:

– Нет, не предлагаете.

– Вот видите… Короче, договорились.

После того как Ермакова ушла, Надежда собрала в охапку сценические костюмы и обессиленно опустилась на стул. Каждая примерка Ермаковой походила одна на другую. Ей все не нравилось, но она заказывала одежду снова и снова. Такая работа повергала Надежду в уныние. Для Ермаковой всегда кроил Соколов, но после первых примерок он напрочь отказался с ней контактировать. Интеллигентнейший Валентин Михайлович побоялся, что когда-нибудь ударит Аделину. Для такого человека, как он, ударить женщину было бы катастрофой.

– Еще одна такая примерка, и я сама побью Ермакову, – мрачно пробормотала Надежда.

– Все нормально? – в примерочную заглянула Виктория.

– Давно бы послала ее подальше, если бы не статус звезды.

– Вам помочь?

– Сама отнесу, – Надежда поднялась со стула и вышла в гостиную.

Она вошла в швейный цех в плохом настроении. Стрекот машинок усилился. Те швеи, кто разговаривал, замолчали. Кто бездельничал – уткнулись в свою работу.

Надежда разложила на межстолье парчовое платье и сказала швее:

– Его нужно укоротить.

– На сколько? Здесь нет разметки.

– На восемь сантиметров, не больше. Потом отдайте платье вышивальщице, и пусть она пришьет на грудь еще столько же страз.

Выйдя из цеха, Надежда заглянула в закройную. Там было тихо. Тишина буквально звенела в воздухе. Помощница Соколова Фаина метнула на хозяйку испуганный взгляд. Соколов, не поднимая глаз, резал детали кроя. Тищенко выкладывал на манекене воротник пиджака.

Надежда интуитивно почувствовала, что недавно здесь произошла ссора. Она повесила накидку Ермаковой на стойку. Валентин Михайлович отложил ножницы и спросил:

– Как все прошло?

– Парчовое платье уже в цехе. А вот с гипюром нужно что-то решать.

Соколов распахнул накидку:

– Что здесь не так?

– Ермаковой не хватает объема. Хочет, чтобы при вращении подол закладывал фалды.

– Как в бальных танцах? Надеюсь, вы ей все объяснили…

– Объяснила, но ей подавай фалды. Что будем делать?

– Ничего, – закройщик пожал плечами. – Такой ткани больше нет.

– А если подумать?

– Была бы ткань – мы бы вставили клинья. На таком крупном гипюре швы будут незаметны даже на просвет. И если на швы сверху нашить такой же стеклярус и бусы…

– Т-а-а-ак, – протянула Надежда, чувствуя, что у него рождается хорошая мысль.

– Следуя вашей логике, можно взять обычный гипюр… – продолжил Соколов.

– … и расшить его таким же стеклярусом, бусами и пайетками, – подхватила Надежда. – Я знаю, где все это найти! Дайте для примера обрезок ткани.

Соколов порылся на стеллаже и протянул кусок ткани от накидки Ермаковой.

Надежда с благодарностью улыбнулась:

– Спасибо! На вас всегда можно положиться.

– Не за что, – закройщик развел руками. – Вы все придумали сами, я ни при чем.

Валентин Михайлович забрал со стола крой и сказал, что идет в цех. Вслед за ним вышла Фаина.

Надежда подошла к Тищенко, чтобы посмотреть, как мастерски он выверяет линию раскепа[5].

– Как прошла примерка у Козырева? – спросила она.

– Меня беспокоил вспушной шов – он был затянут, но сейчас шов идеален.

– Я рада…

Тищенко обернулся.

– Вас что-то тревожит?

– Как вам у нас работается?

– Меня все устраивает.

– Еще неделя – и у вас будет своя гостиная с примерочной комнатой.

– Мне это известно.

Чувствуя, что Тищенко не до конца откровенен, Надежда спросила напрямую:

– Кажется, вы не ладите с Соколовым?

– Если быть точным – он не ладит со мной.

– Почему?

– Об этом лучше спросить у Валентина Михайловича.

– Но есть же какая-то причина?

– Если есть – мне она неизвестна.

– И все же мне бы не хотелось… – проговорила Надежда, но Тищенко упредил ее заверения:

– Не стоит так волноваться. У меня крепкие нервы.

По дороге в гостиную Надежда думала о конфликте между закройщиками. Зная Валентина Михайловича, она понимала, что причина неприязни куда серьезнее ревности и зародилась намного раньше, еще во времена работы Соколова и Тищенко в ателье на Кутузовском. Однако спросить об этом ей было не у кого, а сами фигуранты конфликта вряд ли сознаются. Оставалось только ждать, чем все это закончится.

Войдя в гостиную, Надежда сказала матери:

– У меня появилась отличная идея.

– Так-так… – заинтересовалась Ираида Самсоновна.

– Что, если организовать для Тищенко отдельную закройную?

– Но где же взять свободное помещение?

– Выкупить еще одну квартиру в этом же доме.

– У нас нет на это средств. Еще неизвестно, во что обойдется ремонт мужской гостиной.

– Кстати, про гостиную…

– Что?

– В ней девяносто метров.

– Прекрасное просторное помещение.

– Не кажется тебе, что оно великовато?

– Хочешь оттяпать часть под закройную? – догадалась Ираида Самсоновна.

– Почему бы нет?

– Я – против. Гостиная утратит породу и превратится в обычную комнату.

– Шестидесяти метров будет достаточно.

– Вернемся к этому вопросу чуть позже, – сказала Ираида Самсоновна.

– Чего ждать? Пока рабочие закончат ремонт? Еще не поздно поставить перегородку.

– Поговорим об этом потом, – Ираида Самсоновна подошла к консольному столику и задвинула его под край золоченой рамы портрета. – Так будет лучше.

– Откуда появилась эта картина? – поинтересовалась Надежда.

– Разумеется, я купила ее. Такую вещь никто просто так не подарит.

– Это я понимаю. Но где?

– В одной интеллигентной семье. Мне кажется, я тебе говорила.

– Не помню.

– Все дело в том, что ты никогда не слушаешь мать.

– Что за семья?

– Замоскворецкие жители, исконные москвичи. Портрет переходил из поколения в поколение, десятилетиями оставаясь в одной семье. Меня предупредили, что это авторская копия. Оригинал хранится в музее.