Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну и как тебе живется в доме у Фрэнка? — спрашивает он, когда мы пьем чай по второму разу.
— Замечательно, — отвечаю я, не желая, чтобы он знал, насколько ужасна жизнь у Фрэнка. — Такое впечатление, что я француженка.
— Француженка?
— Ага. По большей части я не понимаю, о чем они все говорят.
— Так ты хочешь сказать, что чувствуешь себя иностранкой? — улыбается папа, согревая руки о стаканчик с чаем.
— Точно. — Я болтаю ложечкой в своей пластмассовой чашке с горячим шоколадом, стараясь размешать гущу. — У близнецов башка забита марками или фокусами, а Фрэнк без ума от какого-то типа по имени Дух Святой. Я даже не знаю, кто это такой.
— И кто же это, как ты думаешь?
— Я не уверена… — говорю я и прокручиваю варианты у себя в голове. — Вряд ли это настоящий дух, ведь всем известно, что их не существует. Судя по всему, это какой-то его знакомый по работе.
Когда папа перестает смеяться, он отставляет стаканчик в сторону, скрещивает руки и очень серьезно смотрит на меня.
— Одри, ты должна осознать, что они все равно поженятся. Фрэнк собирается жениться на твоей маме.
— Да, — уныло отвечаю я, — знаю.
Некоторое время мы молчим.
— Послушай, — папа сдвигает капюшон у меня с головы и ерошит волосы, — я тебя должен спросить кое о чем. Как настроение у мамы? Она стала веселее, чем была?
— Не знаю. — Я не понимаю, куда он клонит.
— Бывает, что она плачет? Часто ли она грустит, как бывало, когда я не приходил домой?
— Нет, — честно отвечаю я. — Она никогда не плачет.
Я хочу прибавить, что мама почти никогда и не смеется и что, когда он позвонил, она целую вечность поправляла прическу, но замолкаю. Потом я часто думала, что случилось бы, если бы я сказала об этом.
Последние отведенные нам полчаса мы проводим в пустом кафе, поглощая из пакета песочное печенье и загадывая, чья дождевая капля упадет быстрее. Эту игру мы придумали давным-давно. Каждый выбирает свою каплю на козырьке над окном и ставит на нее. Папа только головой качает, когда я выигрываю четыре раза кряду. Я замечаю, что, когда он улыбается, кожа у него на щеках натягивается чересчур сильно. Как-то он исхудал. И поистаскался. Под глазами у него темные круги, и мне даже хочется спросить: может, ему нехорошо? Но на языке уже вертится другой вопрос: почему во время телефонного разговора у мамы вся кровь отлила от лица?
— Мама сказала тебе, что я собираюсь уехать на какое-то время? — спрашивает папа и вручает мне мой выигрыш — печеньку.
— Нет, — отвечаю я расстроенно. Ведь это печенье, наверное, весь его обед. — Она мне ничего не сказала.
— Ладно, — спокойно говорит он. — Кажется, для меня настало время начать все сызнова. Никакого смысла в моем дальнейшем пребывании в Брайтоне я не вижу. Что мне здесь торчать, когда твоя мама… снова выходит замуж.
— И куда ты поедешь? — Я всовываю свою ладошку в его большую ладонь и жду, когда он ободряюще пожмет мне руку.
— Думаю вернуться в Америку на некоторое время. — Папа глядит на причал. — Может быть, ты когда-нибудь навестишь меня.
— Хоть сейчас, — оживляюсь я.
— Вот, — папа сует руку в карман, — конечно, для настоящего подарка на день рождения этого мало. Но я вспомнил, что они тебе очень нравятся.
Папа раскрывает ладонь, и я вижу блестящую книжечку со спичками — из тех, что в ходу в казино. На обложке вытиснено серебряными буквами: «Тадж-Махал». Папа привозил мне такие книжечки всякий раз, когда наведывался в Лас-Вегас или Атлантик-Сити. Целая дюжина лежит у меня под кроватью в обувной коробке — мои сокровища, блестящие прямоугольнички с именем заведения на обложке — «Пески», или «Дюны», или «Казино сдвоенных подков». От них исходит запах пороха, и шарма, и незнакомого мира, который так далек от обыденной жизни. Папа привозил мне целые горы всякой кондитерской экзотики типа «Леденцов Херши», или «Булочек Орео», или «Корзиночек с арахисовым маслом Ризис» и упаковки розовейшей надувной жвачки в толстых сочных брикетах (а не в дурацких тоненьких пластинках, которые отдают нефтью и моментально теряют вкус, стоит им попасть в рот). Эти брикеты я резала на части и позволяла себе по маленькому кусочку в день, чтобы они подольше не кончались. Что касается оберток, то все они хранятся в герметичном пластиковом пакете, и я иногда достаю их и нюхаю, чтобы не забыть вкус той резинки.
Я долго-долго верчу книжечку в руках, прикидывая, как красиво она будет смотреться рядом с другими книжечками, затем пересиливаю себя и отдаю ее папе обратно.
— Держи, — стоически произношу я. — Отдашь ее мне в следующий раз.
Папа понимает. Кивнув, он прячет книжечку и похлопывает себя по карману, показывая мне, что уж там-то драгоценность будет в безопасности.
— Значит, так, Одри, — начинает папа. — Рассказывал ли я тебе про ежегодный перелет арктической крачки на расстояние в двадцать тысяч миль?
— Не помню. — Я улыбаюсь и делаю вид, что не понимаю, о чем речь.
— Так вот, — продолжает папа, — это очень необычная и интересная история. Незадолго до наступления зимы эта крошечная птичка, которая весит не больше пакетика с сахаром, каким-то образом замечает, что дни делаются все короче и короче…
* * *
Уже четыре часа утра, а я все не сплю. Голова трещит, ноги затекли (полночи я их поджимала под себя), и я сдаюсь — встаю, прокрадываюсь на кухню, выпиваю чашку холодного клюквенного морса и роюсь в сумке в поисках спичек с логотипом казино. Прихватив их в спальню, кладу рядом с будильником. В желтом свете, исходящем от светящихся римских цифр часов, я рассматриваю надпись, сделанную папиной рукой. Это та самая книжечка, которую я вернула ему тогда на берегу моря. Все это время я думала, что она по-прежнему у него и можно надеяться, что папа когда-нибудь вернется.
Оказывается, папа не принял книжечки и опять передал ее мне. Это все равно что сказать: «Я никогда не вернусь».
— Возьми еще варено-жареной свинины.
— Или рыбы с перцем и медом.
— Я даже свою вермишель не могу доесть.
— Хочешь еще вермишели? Возьми у меня.
— Еще осталось сакэ. Может, хочешь сакэ?
* * *
Воскресенье. Середина дня. Джо работает, а я со своими лучшими друзьями Лорной и Питом поглощаю китайскую пищу, доставленную на дом из ресторана. Пит работает у Джо — если только не переписывает в очередной раз свой эпический научно-фантастический киносценарий, — а с Лорной мы знакомы еще со школы. Все вокруг лезут из кожи вон, чтобы хоть немного развеселить меня.
— Со мной все нормально. Ей-богу. Я не так уж и расстроилась из-за всего этого.
Парочка смотрит друг на друга, а потом опять на меня.