Сначала крестьяне обрабатывали землю и выращивали необходимое для питания – это было производство. Затем их господин, феодал, отправлял своего представителя, чтобы тот забрал, даже насильно, если понадобится, полагающуюся ему как землевладельцу часть – таково было распределение излишка между феодалом и крестьянами. Наконец, феодал продавал часть припасов и на вырученные деньги мог заказать какие-то товары и услуги – и здесь уже был долг: он дает деньги, а ему оказывают услугу.

Но когда земля и труд оказались на рынке, все пошло наоборот: раньше излишки сначала производились, а потом распределялись, а теперь сначала происходит распределение, а потом под него подстраивается, его догоняет производство. Как это получилось?

Ты помнишь, что в Британии с земель согнали крестьян, а их место заняли… овцы. Бывшим крестьянам приходилось арендовать землю у хозяина, получать шерсть с овец, продавать ее и выплачивать арендную плату или также нанимать на эти деньги еще работников. Иначе говоря, эти немногие бывшие крестьяне организовали производство как малые предприниматели, которые сразу платят за аренду земли, нанимают как работников обездоленных крестьян и работают руками в расчете на будущую прибыль, которую тоже надо будет вкладывать.

Но чтобы запустить такое производство, эти начинающие малые предприниматели должны были найти деньги до того, как производство начнет приносить плоды, а именно шерсть, которую можно будет продать. Деньги нужны, чтобы взять в аренду землю и заплатить работникам. Ты видишь теперь, что распределение излишка было расписано еще до производства этого излишка! Уже понятно, за что и как будет заплачено, прежде чем производство запущено.

Но где этим малым предпринимателям взять деньги, чтобы заплатить за аренду земли и нанять работников? Конечно же, взять в долг! Например, им могут одолжить сами землевладельцы, но при условии, что они вернут с процентами. Землевладельцы готовы охотно одалживать, чем больше одолжили, тем больше им будут должны с процентами. Что из этого следует? Две вещи.

Прежде всего, это означает, что долг становится условием организации производства. Если раньше сначала нужно было что-то произвести, чтобы образовался долг, то теперь, наоборот, нужно взять в долг, чтобы что-то произвести. Раньше распределялось произведенное, теперь распределяется то, что только предстоит произвести.

Затем, выгода становится фетишем предпринимательства, фетишем всего капиталистического строя: люди идут на все ради выгоды. Ведь она – условие выживания для новых малых предпринимателей. Если их доходы упадут, когда цена на их продукцию снизится, вполне возможно, что они не смогут вернуть с процентами то, что взяли в долг. Тогда они станут рабами долга… как Фауст.

Богатство

Теперь ты поняла, что погоня за выгодой, о которой думает все общество, создана победой меновой ценности над жизненной ценностью. А эта победа обязана переворачиванию привычного порядка, когда долг и распределение стали предшествовать самому производству.

Та же самая история, под другим углом зрения, может быть рассказана так: современные рыночные общества обязаны своим существованием свободной продаже труда и земли. Это выставление всего на продажу началось с труда (как только крестьяне были согнаны с земли своих предков), но и с порядка пользования землей в сельских областях Британии. Чтобы заплатить арендную плату и приступить к работе, требовалось сначала… взять в долг у хозяина земли или ростовщика. Итак, именно долг, а не что-либо еще, породил стремление к выгоде как самоцель. Сперва стала продаваться земля, потом, чтобы покрыть долги, стал продаваться труд, и так возникло рыночное общество.

Ты спросишь: «Разве не всегда было так? Разве люди не всегда работали за деньги?» Нет, это не всегда было так. При феодализме был землевладелец и были крестьяне. Крестьяне работали сами по себе и получали не деньги, а излишки, остававшиеся у них до тех пор, пока землевладелец не заберет часть, которую счел своей. Они не получали платы. Они не могли продать урожай повыгоднее. И землевладелец не вкладывал никуда богатство, но копил его; и даже если поиздержался, не считал себя должником, но просто забирал у крестьян еще долю урожая. В таких обществах, просто включавших в себя рынок как часть, выгода не была самоцелью и долг не стоял во главе экономики.

Конечно, могущественные люди хотели иметь много богатства, но для них гораздо важнее было восхищение со стороны других феодалов, блеск и признание, придворные интриги, победы в больших и малых битвах. Если богатство и давало им блеск, то много больший блеск давали власть, слава и почет. Им даже мысль не могла прийти о том, чтобы все продать и обогатиться. Только рыночные общества смогли неразрывно связать долг, погоню за выгодой и обладание богатством.

Что выгода как доход дает богатство, все понимают. Доход – как вода из крана, наполняющая ванну. Объем воды в ванне дает понять, как образуется богатство. Чем больше воды вытекает из крана (доход), тем выше поднимается уровень воды в ванне (богатство).

Но это понятно, а труднее понять, что богатство в рыночных обществах подпитывается долгом. «Как это получается?» – спросишь ты меня. «Не доведет ли нас долг до гибели, как доктора Фауста?» Может быть, доведет. Но баснословные богатства, созданные за последние три века, обязаны долгу. Долг, как я уже тебе говорил, в рыночных обществах то же, что ад в христианстве: нежелателен, но необходим.

Как создавалось это большое богатство, сопровождавшееся большими несчастьями, благодаря новой роли долга? Аристократы былых времен не имели никакого стимула совершенствовать технологию, чтобы увеличивать производительность и извлекать большую прибыль. Они удерживали свое господствующее положение в силу политического влияния, в силу непреложных обычаев того времени и уже потом – в силу экономического успеха, в том смысле, что им была обеспечена доля крестьянского труда. В отличие от них, предприниматели даже не знали, выживут ли они; за ними не стояли ни политическое главенство, ни покровительство закона, ни власть обычаев. Они могли выжить только тем, что постоянно получали доход.

Чтобы всегда получать доход, они должны были не сходить с производственной сцены. А чтобы действовать на сцене, нужно было брать в долг, и только взяв в долг, они могли что-либо на этой сцене предпринять.

Чтобы скорее рассчитаться с долгами и выплатить наименьший процент, им нужно было побыстрее продать товар. Для этого они снижали цену на товар, чтобы покупатели шли к ним, а не к другим продавцам. А чтобы снизить цену на товар, они уменьшали расходы и платили своим наемным рабочим самую малость. Но этого было недостаточно для уменьшения издержек. Нужно было увеличивать производительность труда.

Увеличить производительность труда можно было только с помощью технологий. Так предприниматели и стали использовать такие изобретения, как паровая машина Джеймса Уатта, превратившая мастерские в фабрики. Но технологии тоже стоят денег. Чтобы их приобрести и внедрить, приходилось немало брать в долг.

Ты понимаешь теперь, как долг стал детонатором промышленной революции, которая оставила после себя горы богатства, а в их тени изнемогала немыслимая нищета, о которой мы говорили в предыдущей главе.