Вдруг леди Марчмонт постучала по стене костяшками затянутой в перчатку руки. Раздался звон, похожий на звук литавр.

— Медь, — пояснила она. — Солдаты Кромвеля хранили здесь порох, поэтому обшили медью стены и двери. Я бы не сказала, что они выбрали самое сухое место в доме.

— Черный порох?

Теперь мне стала понятна природа едкого запаха и песка под ногами. И я сразу забеспокоился из-за масляной лампы, которую леди Марчмонт беспечно раскачивала из стороны в сторону. Ее свет озарял сейчас ряд запертых дверей и небольшие ниши по обеим сторонам коридора. Я вновь вздрогнул в этой холодной темноте от мысли, что за этими дверями в обваливающихся склепах свалены в беспорядочные груды черепа и большие берцовые кости множества покойных Плессингтонов. Мы быстро прошли по коридору, чей конец — если таковой был — терялся в кромешной тьме.

Наконец мы достигли цели. Леди Марчмонт остановилась перед одной из дверей и, позвенев связкой ключей, заставила ее открыться. Зловеще заскрипела пара проржавевших петель.

— Пожалуйста, — сказала она, с улыбкой поворачиваясь ко мне, — проходите, господин Инчболд. Внутри вы обнаружите бренные останки сэра Амброза Плессингтона.

— Останки… — Я сделал шаг назад, но сопротивляться было уже слишком поздно. Леди Марчмонт взяла меня за руку и потянула через порог.

— Вот…

Она показала в угол крошечной комнаты, где на низком постаменте стоял старый дубовый гроб. Я в ужасе попытался высвободить свою руку, но тут с облегчением увидел, что «останки» ее отца были бумажными, а не телесными; ибо гроб, стоявший открытым, наполняли не кости, а кипы документов, огромные связки которых грозили свалиться на пол.

— Все здесь, — почтительно произнесла она, осторожно продвигаясь вперед. — Все о моем отце. О Понтифик-Холле. Или, вернее, почти все…

Повесив лампу на стенной крюк, она встала на колени на тростниковую подстилку, покрывавшую земляной пол перед постаментом. Гроб, как я успел заметить, облепляли комья земли. Один за другим вытаскивая документы, леди Марчмонт бегло просматривала их и возвращала на место. Ее плащ откинулся на спину, как пара сложенных крыльев. Своего рода архив, решил я, оставаясь в дверях, пока она не поманила меня к себе.

— Имущественные документы, — пояснила она. — Перечни, описи, завещания. — Возможно, она предпочла бы погрузить свои затянутые в перчатки руки в сундук, наполненный лунными камнями и аметистами, а не множеством пожелтевших пергаментов. — Именно из-за них, понимаете, Стэндфаст Осборн стремился заполучить наше поместье. — Ее голос гулко отражался от голых стен. — Именно из-за этих грамот и документов. Дом ему был не нужен, и он о нем не заботился — сами видите. Но гроб с документами надежно спрятали. Об этом позаботился лорд Марчмонт.

Помещение было душным и тесным, стены покрывала изморозь, как мне показалось, калийной селитры. Лампа горела уже слабее, освещая густо припорошенные землей и пылью заросли многолетней паутины. Я всю свою жизнь мучился от астмы — слишком прокоптились мои легкие угольным дымом Лондона. Сейчас, стоя в дверях этого странного склепа, я почувствовал знакомые хрипы в груди.

— То есть все эти годы они хранились здесь, в этом помещении? — сумел выдавить я, опираясь на суковатую палку.

— Нет, конечно. — Она все еще стояла ко мне крылатой спиной. — Здесь их обнаружили бы через час. Нет, их захоронили в одном месте на церковном дворе в Крэмптон-Магна. Прямо в этом гробу. Оригинально, правда? Под надгробным камнем с именем одного из наших лакеев. Вот, взгляните… — Она повернулась, протягивая мне какой-то документ своей затянутой в перчатку рукой. — Этот приказ окончательно решил нашу судьбу.

Документ был написан на толстой тряпичной бумаге, ее края завернулись и слегка усохли. Взяв листок и повернув к свету лампы, я поднес его поближе к глазам и увидел парламентскую печать и под ней слегка выцветшее постановление, написанное убористым канцелярским почерком:

Сим постановляется, что все Поместья и Земли, наследственные и арендованные, со всем к оным относящимся, сказанного Генри Грейторекса, барона Марчмонта, конфискованы, сиречь изъяты в казну, вместе с правом владения, пользования и распоряжения оными и передачи оных по наследству, с 20 дня, месяца мая Лета Господня 1651, и всякое право на доступ в сказанные Поместья и Земли, наследственные и арендованные…

— Указ о конфискации этого поместья, — пояснила она и протянула мне другой документ или, вернее, небольшую связку бумаг. Эта подборка, перевязанная выцветшей и обтрепанной лентой, очевидно менее официальная, была написана красивым почерком, принадлежавшим самому сэру Амброзу Плессингтону — хотя в то время я еще не знал этого, — то есть впервые он предстал передо мной в виде длиннейшего текста — списка его вещей: «Опись всему личному имуществу, движимому и недвижимому, Амброза Плессингтона, рыцаря, из Понтифик-Холла, описанному и оцененному в приходе Святого Петра в присутствии четырех советников графства…»

Отставив в сторону палку, я развязал ленту. Все эти шесть исписанных с обеих сторон страниц завещания представляли собой внушительной длины список владений и имущества сэра Амброза, включавший мебель, картины, ковры, столовое серебро, а также более эзотерическое имущество, как то: телескопы, квадранты, штангенциркули, компасы, да еще несколько кабинетных шкафов, чье содержимое — законсервированные животные, раковины и кораллы, монеты и наконечники стрел, фрагменты старинных ваз, всевозможные objects d’art[8]и даже два самодвижущихся устройства — было перечислено по отдельности. Одним из самых ценных был Kunstschrank[9], инкрустированный бриллиантами и изумрудами, хотя что хранилось в этом сверкающем ковчеге — оцененном в поразительную сумму 10 000 фунтов, — данная опись была не склонна сообщать. Все содержимое особняка сэра Амброза оценивалось на последней странице документа в 155 000 фунтов; неслыханная и весьма грандиозная сумма даже для нынешнего 1660 года, а уж для июня 1622-го, времени составления означенной описи, она должна была звучать совершенно потрясающе. Даже за сокровища покойного короля Карла, известного знатока искусств и коллекционера, не дали такой суммы, когда Кромвель изъял их из королевских дворцов и распродал алчным европейским принцам.

Леди Марчмонт перехватила мой потрясенный взгляд.

— Как вы можете, понять от всего перечисленного здесь почти ничего не осталось, — произнесла она спокойным голосом. — Что не удалось уничтожить, военные просто унесли с собой. Только этот гроб с его документами свидетельствуют о том, каким был некогда Понтифик-Холл. Да и все, что затевал мой отец.

— Но библиотека… — Я вернулся к первому листу и стал теперь просматривать его более внимательно. — Я не вижу упоминания о книгах вашего отца.

— Да. — Она взяла у меня документ и, завязав его лентой, положила на место в гроб. — Эта опись не включает содержимого библиотеки. Для нее составили отдельную библиографию. — Повернувшись кругом и пошелестев бумагами, леди Марчмонт достала пачку потолще прежних. — Исключительно подробную, как видите. Здесь приведены цены, заплаченные за каждую книгу, а также имена книготорговцев или посредников, через которых их приобрели. Интересные материалы, но сейчас нет времени изучать ее. На данный момент… — Она отложила документ в сторону и вновь начала старательно рыться в гробу, переворачивая груды слежавшейся бумаги. — Сейчас, господин Инчболд, вам стоит прочесть кое-что другое. За свою жизнь мой отец получил жалованные грамоты во многих странах от разных королей и императоров. Но есть среди них… особо важные.