Мильман спорит с этим: „Эти вещи находятся в Язычестве, поэтому они не христианские“, мы же, напротив, предпочитаем говорить, что эти вещи находятся в Христианстве, следовательно, они не языческие. То есть, мы предпочитаем так говорить, мы так думаем, и Священное Писание подтверждает это, что с самого начала Духовный Правитель мира разбросал семена истины повсюду в мире, вдоль и поперек, так что они по-разному пустили корни и растут так же, как в дикой местности растут дикие растения, но они живые; и, следовательно, как низшие животные имеют в себе признаки духовного начала, но еще не имеют духа, так философии и религии людей имеют свою жизнь в определенных истинных идеях, хотя они сами не являются божественными. Каков есть человек среди грубого творения, такова есть и Церковь среди школ мира; и как Адам дал имена окружившим его животным, так и Церковь с самого начала огляделась вокруг себя на земле, отметив и посетив доктрины, которые она нашла там. Она начала с Халдеи, затем временно пожила в Ханаане, и прошла вниз, в Египет, и оттуда отправилась в Аравию, до того, как она остановилась на своей собственной земле. Затем она столкнулась с купечеством из Тира, мудростью восточных стран и роскошью Савы. Затем она была увезена в Вавилон и странствовала по школам Греции. И где бы она ни шла, в беде или в триумфе, все равно она была живым духом, разумом и голосом Всевышнего, „сидящего посреди учителей, слушающего их и спрашивающего их“[288], требуя, чтобы они говорили правильно, исправляя их ошибки, восполняя их дефекты, завершая начатое ими, расширяя их представления и, таким образом, постепенно, с их помощью, расширяя диапазон и уточняя смысл своего собственного вероучения. Таким образом, несмотря на то, что ее вероучение может вызывать сомнения, потому что оно напоминает чужеземные теологии, мы считаем, что единственный особый способ, которым Провидение передало нам Божественное знание, заключался в том, что оно позволило Церкви черпать и собирать его из мира, и в этом смысле, как и в других, „насыщаться молоком народов, и груди царские сосать“[289]».

«Насколько далеко в действительности зашел этот процесс, это вопрос истории; и мы полагаем, что до сих пор он был сильно преувеличен и искажен теми, кто, подобно г-ну Мильману, полагал, что его существование противоречит Вселенской доктрине; но в этом процессе у нас было так мало предшествующих трудностей, что мы могли бы легко допустить, если бы это не было вопросом факта, а не теории, что Валаам был восточным мудрецом, или что Сивилла была вдохновлена, или что Соломон учился у сыновей Махола, или что Моисей был учеником египетских иерофантов. Мы не огорчаемся, когда нам говорят, что учение об ангельском воинстве пришло из Вавилона, ведь мы знаем, что Ангелы пели при Его рождении; также, что предвидение Посредника — от Филона, если, в самом деле, Он умер ради нас на Голгофе. Также мы не боимся допустить, что после Его пришествия Церковь стала сокровищницей, которая принимала золото старое и новое, бросая его в свой очищающий огонь и штампуя свой собственный, как этого требовало время, более глубокий отпечаток изображения Господа».

«Различие между этими двумя теориями полное и очевидное. Защитники одной из них подразумевают, что Откровение было единственным, полным, отдельным актом или почти таковым, подобным интродуцированию определенного послания, тогда как мы, кто поддерживает другую теорию, считаем, что Божественное учение было, на самом деле, тем, что, по аналогии природы, заставило нас себя ожидать „во времена различные и различными способами“[290], вариативным, комплексным, прогрессивным и дополняющим само себя. Мы считаем, что христианская доктрина, когда мы анализируем ее проявления, подобна человеческому скелету, „жутко и замечательно сделанному“[291], но они считают, что это какой-то один принцип или определенные принципы, данные в одно время во всей своей полноте, без постепенного расширения до пришествия Христа или разъяснения впоследствии. Они отбрасывают все, что они находят также у фарисеев или язычников, а мы полагаем, что Церковь подобна жезлу Аарона и пожирает змей чародеев. Они всегда гоняются за мифической первоначальной простотой, а мы уверены во Вселенской полноте. Они ищут то, чего никогда не было, а мы принимаем и используем то, что даже они признают ее сущностью. Они вынуждены, со своей стороны, утверждать, что учение Церкви никогда не было чистым, а мы говорим, что оно никогда не может быть испорчено. Мы считаем, что божественное обетование удерживает Вселенскую Церковь от догматического искажения; но в каком обетовании и в какой поддержке они ищут свою призрачную чистоту, непонятно».

Примечания

1. Justin, Apol. ii. 10, Tryph. 121.

2. Europ. Civ. p. 56, tr.

3. p. 58.

4. De Virg. Vel. 1.

5. Hist. t. 3, p. 312.

6. Mem. Eccl. t. 6, p. 83.

7. Galland. t. 3, p. 673, note 3.

8. Vid. Preface to Oxford Transl. of Tertullian, где характер его ума превосходно прорисован.

9. Infra. pp. 411–415, &c.

10. Orig. c. Cels. vii. 63, viii. 17 (vid. not. Bened. in loc.), August. Ep. 102, 16; Minuc. F. 10, and 32; Tertull. de Orat. fin. ad Uxor. i. fin. Euseb. Hist. viii. 2; Clem. Strom. vii. 6, p. 846.

11. Tertull. de Cor. 3; Just. Apol. i. 55; Minuc. F. 29; Julian ap. Cyr. vi. p. 194, Spanh.

12. Epp. 102, 18.

13. Contr. Faust, 20, 23.

14. Lact. ii. 15, 16; Tertull. Spect. 12; Origen, c. Cels. vii. 64–66, August. Ep. 102, 18; Contr. Faust. xx. 23; Hieron. c. Vigil. 8.

15. Vit. Thaum. p. 1006.

16. V. Const. iii. 1, iv. 23, &c.

17. Согласно Dr. E. D. Clarke, Travels, vol. i. p. 352.

18. De Imag. i. 24.

19. Там же. ii. 11, 14.

20. Hom. xii. in Cor. 1, Oxf. Tr.

21. Fleury, Hist. xx. 11, Oxf. Tr.

Глава 9. Применение четвертого отличительного признака истинного развития — логическая последовательность

§ 1. Прощение.

§ 2. Епитимья.

§ 3. Искупление.

§ 4. Чистилище.

§ 5. Достойные награды деяния.

§ 6. Монашеское правило.

Примечания.

Логическая последовательность была описана выше как четвертое испытание правильности развития и теперь будет кратко проиллюстрирована в истории христианского вероучения. То есть, я намереваюсь представить примеры того, как одна доктрина приводит к другой, таким образом, что, если первая допустима, вторая едва ли может отрицаться, и вторая едва ли может быть названа искажением, если она не противоречит первой. И я использую «логическую последовательность» в контрасте как к принципу объединения и ассимиляции,