Прокурор, разведя в жесте бессилия руки, резко повернулся к судье.

– Но почему, милорд? Что, ради всего святого, могло подвигнуть слугу-египтянина убить в центре Лондона английского дипломата?

На галерее возникло движение; с места встал какой-то человек. Он был худощав, элегантно одет, густые волосы волной открывали благородное лицо с орлиным носом. Питт остолбенел. Это был Тренчард! По всей видимости, он прибыл в Англию в отпуск.

– Милорд, – произнес он с подчеркнутой учтивостью. – Мое имя Алан Тренчард. Я представитель британского консульства в Александрии. Полагаю, что у меня есть ответы на вопросы суда. Я прожил и проработал в Египте два с половиной десятка лет. С того момента, как мистер Питт уехал из Александрии, мне стал известен ряд фактов, напрямую связанных с рассматриваемым в этом зале делом, которые на момент его пребывания в Египте были мне неизвестны, и потому я не мог сообщить их ему.

Судья нахмурился.

– Если сэр Энтони пожелает вызвать вас на трибуну для дачи показаний, то в интересах справедливости мы вас выслушаем.

У Маркхэма не было выбора, и он отпустил Питта. Тренчард поднялся на свидетельскую трибуну и повернулся лицом к залу.

Питт занял место рядом с Наррэуэем. Маркхэм снова вышел вперед и привел Тренчарда к присяге. Питт почувствовал, как Наррэуэй весь напрягся. А вот Маркхэм, похоже, был на редкость спокоен. Его клиенты, которым еще вчера грозила виселица, внезапно были в одном шаге от того, чтобы быть оправданными, пусть даже его собственной заслуги в этом не было. Ибо это было дело случая, неожиданно всплывших обстоятельств, которых ни одна душа не могла предугадать. И тем не менее для него это была внушительная победа.

– Мистер Тренчард, – начал он, – вы были знакомы с лейтенантом Ловатом во время его службы в Египте?

– Лично – нет, – ответил Тренчард. – Я нахожусь на дипломатической службе, в то время как он был военным. Возможно, мы с ним встречались, но я этого не помню.

Судья нахмурился. Присяжные переглянулись, как будто не услышали для себя ничего принципиально важного. Питт машинально сжал кулаки – с такой силой, что ногти впились в мякоть ладоней. Маркхэм перевел взгляд на свидетельскую трибуну.

– Вы знали покойного, Тарика эль-Абда?

– Лично нет, но я многое о нем узнал, – ответил Тренчард. Он застыл, напряженно вцепившись в перила трибуны. Было видно, как побелели костяшки его пальцев.

Внезапно Питта пронзил страх, безумный, не поддающийся логике. Он повернулся и посмотрел на скамью подсудимых. Райерсон был весь внимание. Никакой надежды, тем более облегчения, Питт на его лице не заметил. Впрочем, надеяться еще было слишком рано.

А вот Аеша взволнованно подалась вперед, глядя на Тренчарда полными изумления глазами. Питт с ужасом понял: она его знает. Причем не понаслышке, как он сказал, а лично.

Теперь присяжные начали внимать не только каждому слову, но и каждому взгляду.

В зале суда было жарко, но Питт словно окоченел, скованный изнутри лютым холодом. Ему вспомнились слова Тренчарда о том, что тот любил одну египтянку, но та какое-то время назад погибла в результате несчастного случая. Внезапно, как будто вновь перенесшись в ту ночь, когда он сидел на земле и его тело ломило от неудобной позы, а за стенами хижины тихо плескался Нил, он словно наяву услышал, как Исхак рассказывает о своем отце, имаме, о мучивших того ночных кошмарах, в которых фигурировали мертвецы и языки пламени, о дочери, которая ухаживала за отцом и слышала все его слова, слова горя и раскаяния, и которая тоже погибла вскоре после отца.

Питта, словно острый нож, пронзила страшная мысль, которая, однако, все расставляла по своим местам. Дочь имама и возлюбленная Тренчарда – это одна и та же женщина. Да, это был последний фрагмент мозаики. Тренчард, с его страстной любовью к Египту, знал Аешу, знал ее мечты и чаяния. Он также знал про страшное злодеяние в святилище. Ему ничего не стоило, сложив кусочки мозаики вместе, обо всем догадаться. Четверо солдат покинули Александрию не по причине болезни. Этих четверых ради спасения их шкур отправил домой Фердинанд Гаррик. Но не только ради них самих, а также по причине своей беззаветной преданности стране, стремясь защитить интересы Британской империи в Африке и на Востоке.

Питт повернулся к Наррэуэю.

– Он сейчас расскажет суду о резне, – прошептал он, слыша, как дрожит его собственный голос. – Возможно, он с самого начала собирался сделать это сам, чтобы поставить в этой истории точку. Ведь если поручить это кому-то еще, человек мог дрогнуть, пойти на попятную. Нет, он пришел сказать не о том, что двигало Аешей, а о том, что двигало эль-Абдом. Тот вовсе не был ключевой фигурой. Скорее наоборот, козлом отпущения. Чтобы привлечь внимание всего мира, Аеша должна была втянуть в это дело Райерсона. Вина же должна была лечь целиком и полностью на эль-Абда.

Кровь отлила от лица Наррэуэя.

– Боже всемогущий! – выдохнул он. – Вы правы!

Маркхэм по-прежнему разговаривал с Тренчардом.

– И что же вы узнали о Тарике эль-Абде, что имеет отношение к смерти лейтенанта Ловата? – спросил Маркхэм, не скрывая своего любопытства. Он буквально сиял предвкушением победы – та была так близка, что он, казалось, уже ощущал ее вкус.

– Я узнал, почему он его застрелил, – ответил Тренчард.

Питт приподнялся с места. Он не отдавал себе отчета в своих действиях, но он не мог позволить, чтобы это произошло. В противном случае Египет утонет в крови. И не только Египет – Британская Индия, Бирма, пол-империи! Заметив его, Тренчард повернул к нему голову и улыбнулся.

– Тарик эль-Абд потерял всех своих близких во время ужасной… – начал он.

Послышался громкий хлопок, затем другой. Тренчард упал навзничь и соскользнул с трибуны на пол. Питт обернулся на галерею в тот момент, когда раздался третий хлопок. У него на глазах голова Фердинанда Гаррика взорвалась фонтаном крови, а сам он, с пистолетом в руке, рухнул на пол.

Судья окаменел. Колени Маркхэма сделались ватными, и он неуклюже повалился на стул.

Питт шагнул вперед, Наррэуэй – следом за ним. Вместе они подошли к свидетельской трибуне, где лежал мертвый Тренчард. Обе пули Гаррика попали ему в голову, снеся половину черепной коробки. Последняя глава в истории о египетской резне наконец была завершена. Египет и весь Восток могут спать спокойно.

Наррэуэй на миг отвернулся от тела, затем посмотрел на галерею. Сидевшие там зрители шарахались прочь от лежавшего на полу мертвого Гаррика – все, кроме Веспасии. Не обращая внимания на кровь, которой был вымазан подол ее платья, она опустилась рядом с ним на колени и бережно сложила его руки. На первый взгляд – совершенно бессмысленный жест, который, однако, был знаком уважения, как если бы она внезапно разглядела в нем нечто достойное, а также жалости, которая выше любого осуждения.

На скамье подсудимых Райерсон протянул к Аеше руку и взял ее руку в свою. Пока это было все, что он мог сделать, но этого было достаточно.