Часть меня все еще боялась худшего — того, что врачи вырезали закодированные для меня части его мозга, синапсы, которые делали его моим. Я не могла избавиться от изнурительного ужаса, что ничего не могу сделать, чтобы помешать ему бросить меня — чтобы он остался жив и со мной.

Ничего!

Все только во власти судьбы. И судьба оказалась беспощадной сукой.

Я заплакала сильнее.

— Эй… Лютик. Н…не надо, — он обнял меня за шею, притянув к себе. — Господи, из-за тебя я сейчас заплачу, детка.

Он прижался губами к моему лбу.

— Я тебя люблю. Всегда буду любить. Ты мой мир, Клео.

Его слова стали бальзамом посреди всего этого охватившего меня ужаса, который сейчас медленно рассеивался, по мере того, как Артур приходил в себя. У меня подкосились ноги, и я уткнулась ему в грудь.

Он вздрогнул, прерывисто вздохнув, но не отпустил меня. Артур крепче сжал руку, с любовью притискивая меня к себе.

— Я здесь. Я по-прежнему твой. — Его голос был полон боли. — Я всегда буду твоим. Обещаю.

Я была в замешательстве. Это он лежал в больнице. Он принимал морфий и имел дело с черепно-мозговой травмой. И все же он утешал меня. Артур снова был самым сильным, защищая меня и поддерживая, пока я разваливалась на части.

— Мне очень жаль, — выдавила я. — Я не могу. Мне просто н…нужно...

Я не могла больше этого делать.

Так долго я притворялась, что справляюсь. Я нацепила маску и разыгрывала взлеты и падения жизни. Но внутри была мертва. Мне не хватало не только своих воспоминаний. Мне не хватало и всего этого.

Этого богатства эмоций.

Бессмертной привязанности.

Нерушимой связи.

Я была так одинока. Так напугана. И вот… я дома…

Рыдание вырвалось из моей души, открывая шлюзы для моих слез. В течение долгих восьми лет я никогда не позволяла себе расслабиться. Никогда не расстегивала сковавший мои чувства тугой корсет, чтобы очиститься и исцелиться. В течение восьми лет я боролась с грустью, как будто это чума, пытающаяся меня убить. Я не могла развалиться на части, потому что у меня не было никого, кто мог бы заново меня собрать.

Но здесь... в больнице, в объятиях моей второй половинки, в стране, которую я оставила, я прыгнула с обрыва, за который всегда цеплялась, и упала.

В печаль.

В счастье.

В любовь.

И он поймал меня.

Артур не переставал бормотать, его хриплый голос был лучшим припевом для моей расшатанной психики.

Слезы текли ручьем, я прижалась к нему, вдыхая его запах, пропитанный лекарствами.

— Ты жив.

Снова слезы. Снова рыдания.

— Слава Богу, ты жив.

Он вздрогнул, когда я поцеловала его в лоб, в глаза, в губы.

Я хотела зацеловать каждый дюйм, проникнуть в каждую его пору, чтобы он никогда не смог от меня избавиться.

— Жизнь и смерть ни черта для нас не значит, Лютик. Моя любовь к тебе делает нас бессмертными, — он крепко обнял меня. — Я понимаю это. Понимаю твою боль.

Он поцеловал мои веки.

— Просто отпусти, детка. Дай мне тебя поймать.

Слезы полились еще больше. Я не знала, что внутри меня столько расплавленной боли. Все это выплеснулось наружу проливными водопадами, которые невозможно было остановить.

Время шло, но я не осознавала.

Дверь открылась и закрылась, но я не заметила.

Все, что меня волновало, — это Артур, его тепло и его ровное сердцебиение.

Какое-то время все, что я могла делать, это лежать в его объятиях и рыдать.

Я плакала обо всем.

О прошлом.

О настоящем.

О добре и зле.

И когда я, наконец, выплакала свою последнюю слезу, я обрела завершенность. Каждый отколотый кусочек восстановился, и впервые с тех пор, как огонь лизнул мою кожу и изгнал меня из моего мира, я почувствовала себя цельной.

Больше никаких недостающих частей. Больше никаких дырявых воспоминаний.

Я именно такая, какой должна быть.

Его.

Мое дыхание медленно выровнялось, всхлипывания стихли в сигналах показаний пульсометра.

Артур устроился на односпальном матрасе, целуя меня в щеку.

— Иди сюда.

Притянув меня к себе, он помог мне втиснуться в сонное тепло своей постели. Тяжелые удары его сердца успокаивали меня, и я расслабилась впервые за много лет.

— У нас все хорошо? — наконец прошептал он.

Я кивнула, потершись щекой о его грудь.

— Лучше, чем хорошо.

Я застенчиво улыбнулась, смущенная своим нервным срывом, и посмотрела ему в глаза.

Зеленые радужки светились чем-то, чего я раньше не видела.

Удовлетворением.

Исчезло резкое сияние, которое никогда не исчезало. Исчезла жесткая ненависть в его глубинах. Он был свободен — точно так же, как и я. Исцеленный и цельный, по-настоящему живущий настоящим моментом, а не прошлым или будущим.

Я судорожно вздохнула. Мои глаза щипало от слез, и я ничего так не хотела, как погрузиться в тяжелый сон в его объятиях. Но он дал мне возможность исцелиться; я бы сделала то же самое для него.

— Ты нашел свой покой?

Он кивнул, повязка на голове задела подушку.

— Так и есть.

Данное мной обещание не спрашивать, что сделала «Чистая порочность», исчезло. Я была счастлива, что он обрел покой, но какой ценой? Сможет ли он жить с тем, что произошло прошлой ночью?

Я отвернулась.

— Что случилось?

Я кивнула, проводя пальцем по складке на постельном белье. Он убил их. Я не знала, как можно радоваться чьему-то исцелению ценой гибели другого — даже если он того заслуживал.

Когда я не ответила, гнев исказил его черты.

— Я закончил это.

Мое сердце сжалось.

— Ты убил их.

Не отводя взгляда, не выглядя раскаявшимся, виноватым или опечаленным, он кивнул.

— Да.

— И Рубикса и Ассуса?

Здоровой рукой он сжал простыни.

— Я покарал их за совершенные ими преступления. Их обоих.

Я глубоко вздохнула, поглаживая накрахмаленное постельное белье. Часть меня была в ужасе от того, что я влюблена в человека, который мог так бесчеловечно отнять жизнь, но другая часть меня испытывала чувство гордости. Гордости им за то, что он постоял за себя. За то, что, наконец, оставил этот кошмар позади.

Артур поднял взгляд на меня.

— Моя месть свершилась, Лютик.

Я вздрогнула от холодной решительности его голоса.

Его губы смягчились.

— Не задавай больше вопросов. Что сделано, то сделано. И я рад, что это сделано. Но я не хочу об