Тем не менее я кивнул в знак согласия. Но добавил по возможности твердо:

— Не ранее, чем я отыщу Коротышку Элдгрима.

Добрыня неодобрительно покряхтел. Я понял, что он намеревался выйти с первыми рассветными лучами, и моя идея поисков побратима — который совершенно очевидно, с его точки зрения, был мертв — казалась ему пустой потерей времени. По правде говоря, я и сам так думал. И, уж тем более, меня не волновала судьба Брондольва Ламбиссона, затерявшегося где-то среди гор серебра. А мысль о жутком призраке Хильд, который, возможно, бродит в мрачном подземелье, вгоняла меня в откровенный ужас. Я готов был согласиться с Добрыней — плюнуть на все и с утра пораньше отправиться в Белую Вежу. Однако Коротышка Элдгрим и, пуще того, боязнь нарушить данный обет толкали меня под землю.

Добрыня размышлял совсем недолго, затем с улыбкой кивнул. Мы скрепили наш договор рукопожатием, и новгородец потопал обратно к своему маленькому орлу. Князь Владимир даже не обернулся в его сторону, он смеялся и оживленно беседовал с Сигурдом. Воронья Кость тоже успел перейти к их костру и теперь сидел рядом с дядькой. Там же маячил и Квельдульв, который мне очень не нравился.

И наш бывший Козленок, ныне Иона Асанес, который нравился мне все меньше.

Спустившись в подземелье, мы очутились в настоящем ледяном царстве. Здесь было так холодно, что, пожалуй, действительно пламя в костре замерзло бы — как некогда пообещал Финн. Только теперь нам представилась возможность в полной мере ощутить блистающую и необузданную мощь Великой Белой Зимы. По-моему, даже Финн ее прочувствовал, пока спускался вниз по веревке, зажав в зубах неизменный «римский костыль» и освещая себе путь при помощи смоляного факела.

Я дожидался побратима внизу с точно таким же факелом. В другой руке я сжимал свой рунный меч, ибо никакая сила не заставила бы меня спуститься в гробницу невооруженным. Отблески огня превращали заиндевевшие стены подземного зала в искрящиеся и сверкающие поверхности — мне невольно вспомнились солнечные блики на морских волнах. Наконец мы двинулись вперед, настороженные и готовые к чему угодно.

Я уже бывал здесь прежде. Финн же попал впервые и, судя по всему, был поражен. Не могу сказать, что он разинул рот от изумления… но челюсти его сами по себе разжались, и «римский костыль» упал на замерзший пол. Я невольно съежился, ожидая страшного грохота, усиленного множественным эхом. Но ничего подобного не произошло: это проклятое место поглощало не только свет, но и звуки. Финн заметил отсутствие «костыля», лишь когда попытался перевести дух.

Мы невольно оглянулись на длинную веревку с навязанными узлами, по которой спустились в подземелье. Она уходила вверх и упиралась в небольшой клочок светло-серого рассветного неба. Весь мир живых в настоящий момент свелся для нас к этому крохотному невыразительному клочку света. Здесь же, внизу, безраздельно властвовала смерть. Она ухмылялась нам с огромного серебряного трона, покрытого инеем, словно проказной коркой. Я помнил этот трон. Он внушал мне такой страх, что я едва заставил себя взглянуть в ту сторону.

То, что я там увидел, мне сильно не понравилось. Поверх выцветших, некогда роскошных парчовых одеяний лежала груда костей, увенчанная древним черепом. Аттила, повелитель гуннов, приветствовал нас зловещей ухмылкой.

— Это Эйнар? — с трудом выдохнул вопрос Финн.

Губы его дрожали и, подозреваю, не только от здешнего холода.

Я молча покачал головой, разглядывая еще одну кучу разрозненных костей, сваленных у подножья трона. Часть из них принадлежала несчастной Ильдико — дикарке, убившей Аттилу в их первую брачную ночь. Прошло пять столетий, а пожелтевшие кости — пястные и часть предплечья — по-прежнему свисали с ржавых оков. Насколько я знаю, девушку живьем приковали к трону, чтоб она навечно осталась со своим супругом.

В остальных костях я признал останки Эйнара Черного. Крупный череп с несколькими прядями тускло-черных волос — все, что осталось от роскошной гривы цвета воронового крыла — явно принадлежал нашему бывшему предводителю. Я кивком указал на него Финну, и тот, на всякий случай зачуравшись, шагнул вперед.

— Хейя, старый ярл, — прошептал он опасливо. — Как видишь, мы вернулись. Прими нас по-доброму.

Вот уж не стал бы я на это надеяться. Когда я в последний раз видел Эйнара, он сидел скрючившись на серебряном троне — там, где настиг его мой меч. Что касается останков Аттилы, то им вроде бы полагалось лежать на полу. Я сам видел, как его череп скатился с трона, когда безумная Хильд схватила один из чудесных мечей, покоившихся на коленях у вождя гуннов.

Тем не менее сейчас пожелтевшие от времени кости Аттилы снова лежали на троне — чья-то рука подняла их и заботливо водрузила повелителя на прежнее место. Зато Эйнар, пришлый самозванец, валялся у его ног, подобно мертвому псу. Здесь были и другие кости, очевидно, принадлежавшие нашим бывшим побратимам. Я осторожно перекатывал черепа и рассматривал их при свете факела. Ну, да, вот они: Кетиль Ворона, Иллуги и Сигтрюгг… Семь лет назад они пришли вместе с Эйнаром в подземную гробницу и вместе с ним остались здесь навечно.

Я назвал их всех поименно, и голос мой прозвучал тихо и глухо — словно пласт снега, упавший с крыши.

— А где же она, Убийца Медведя? — спросил Финн, засовывая свой «костыль» за голенище сапога. — Вот этот череп вроде поменьше остальных. Может, это Хильд?

Он взял в руки пожелтевший череп, зиявший пустыми глазницами и улыбавшийся оскаленными зубами. Я бросил взгляд на валявшуюся рядом руку в оковах и отрицательно покачал головой. Нет, это почти наверняка была Ильдико. Честно говоря, я даже не пытался отыскать останки Хильд, поскольку не верил в ее смерть. Что бы там Финн ни говорил, но кто-то должен был вернуть кости Аттилы на трон… А также разметать по полу останки наших побратимов, тем самым недвусмысленно выразив свое отношение к непрошеным гостям. Мне казалось маловероятным, чтобы все это проделал Ламбиссон или кто-либо из его людей.

Высказанные мною доводы заставили Финна крепко задуматься. И, судя по всему, размышления эти отнюдь не улучшили его настроения. Подняв факел над головой, Финн осветил темные глыбы, маячившие по сторонам, и узкие проходы между ними. Видно было, что он уже собирался спросить: а где же спрятано чертово серебро, из-за которого разгорелся весь сыр-бор… и тут вдруг до него дошло.

На лице Финна отразилось потрясение, когда он понял, что все эти черные горы и ЕСТЬ вожделенное серебро. Он судорожно вздохнул и упал на колени, не в силах осознать увиденного. Повсюду — справа и слева от нас — громоздились огромные кучи старого, почерневшего от времени серебра. Чего здесь только не было! Чаши и кувшины, винные кубки и подносы, маски и статуи… Большая часть изделий была украшена драгоценными камнями, которые тускло поблескивали в свете факелов. Все это валялось под ногами, наполовину погребенное под россыпью монет, браслетов и перстней.

В большом количестве присутствовали щиты, клинки и наконечники копий. Смятые обломки доспехов лежали вперемешку с узорчатыми блюдами, отделанными перламутром. Серебряные звери скалили золотые клыки, изящные птицы из слоновой кости таращили янтарные глаза, а миниатюрные танцовщицы изгибались на алебастровых постаментах.