Леди Сотофа задумалась.

– Да, задача непростая, – наконец согласилась она. – Даже не знаю, как этот бедный мальчик будет выкручиваться. Но ты прав, кроме него некому. Придется ему расстараться. Ступай.

Я отправил им с Анной воздушный поцелуй и пошел по тропинке вдоль стены, раздумывая, следует ли вежливо спрашивать у Шурфа разрешения свалиться ему на голову или лучше просто вломиться без предупреждения, чтобы не отвертелся. Потому что он и правда был нужен мне позарез. И дело, конечно, не в наспех выдуманном приступе зазнайства.

Зная себя, я не сомневался, что буквально с минуты на минуту до меня наконец-то дойдет, что я сделал. И как сильно при этом рисковал. И услужливое воображение тут же начнет подсказывать ослабшему на радостях уму, к чему могли привести все эти мои вдохновенные пробежки через Хумгат в обществе Анны. И вот тогда наступит полный конец обеда, как говаривал один мой приятель[15]. Тоже, кстати, хороший поэт; следовательно, бессмертный.

Вовсе не факт, что сэр Шурф Лонли-Локли сможет предотвратить это бедствие. Зато он гарантированно способен его выдержать, не спятив и даже ни разу не попытавшись выкинуть меня из окна.

Я много раз проверял.

Друг оказался даже мудрей, чем я думал. Во-первых, сам вышел мне навстречу и вежливо осведомился, куда это я так резво бегу мимо Явного входа в Иафах. Если бы не он, я бы и правда проскочил, задумавшись, пришлось бы потом возвращаться.

А во-вторых, прямо на пороге кабинета он вручил мне почти полный стакан крепчайшего укумбийского бомборокки. Вообще-то обычно мне и половины этой порции достаточно, чтобы мирно уснуть под столом. Однако сейчас я просто немного расслабился. И уже несколько минут спустя обнаружил, что мирно сижу за столом, пью камру и вместо того, чтобы бить себя в грудь кулаками, источая запах безумия, совершенно спокойно и последовательно пересказываю Шурфу все события сперва вчерашнего, а потом и бесконечно долгого сегодняшнего дня.

Взрыв таким образом был предотвращен. А завтра мне будет уже не до того, я себя знаю.

Когда я умолк, небо за окном уже начало светлеть.

– Невероятная история, – наконец сказал Шурф, все это время молча меня слушавший. – Я рад, что принимал в ней участие. Не слишком активное, к сожалению, но хотя бы со стихами помог, уже хорошо… Но слушай, какой же ты идиот!

– Почему это? – возмутился я.

И только потом вспомнил, что именно за этим к нему и пришел. Ну, в частности, за этим. Хотел – получи.

– Зря ты вот так сразу потащил свою добычу к Сотофе, – сказал Шурф. – Это мог бы быть лучший роман в твоей жизни. Глупо упускать такие возможности. Судьба не так часто их нам подбрасывает…

– Что?!

Для меня в этот момент, можно сказать, Мир рухнул. По крайней мере, та его часть, которая только что находилась под моими ногами. То есть под ножками моего кресла. Но все равно.

Шурф закрыл лицо руками. Только несколько бесконечно долгих секунд спустя я понял, что он смеется.

– Просто я ничего больше не придумал, – сквозь смех объяснил он. – Сотофа прислала мне зов, предупредила: ты отправился ко мне в надежде, что я назову тебя идиотом. Сказала, вероятно, тебе это нужно, чтобы успокоиться, а то вот-вот взорвешься. Что касается предотвращения взрывов, лично я предпочитаю проверенные временем классические методы. Общеизвестно, что, когда человек на взводе, крепкие напитки не опьяняют, а, напротив, приводят в чувство. И ты, к счастью, не стал исключением из этого правила. Но пренебрегать заданием леди Сотофы все же не следовало. Поэтому я очень внимательно тебя слушал и искал, к чему тут можно придраться. Но, как видишь, не нашел. Пришлось импровизировать.

– По-моему, ты стремительно превращаешься в балбеса вроде меня, – фыркнул я.

– Не то чтобы стремительно. Но вектор моего намерения ты описал верно.

– Серьезный человек, которым ты был еще недавно, отругал бы меня за то, что я потащил Анну в Хумгат, – заметил я. – Это же правда был огромный риск, ничем кроме моего вдохновения не оправданный.

– Вот именно поэтому никаких претензий к тебе быть не может, – строго сказал Шурф. – Без вдохновения магия лишается сокровенного смысла. И становится в лучшем случае ярмарочным балаганом, а в худшем – войной, где каждый, едва ощутивший вкус силы, отстаивает собственную правоту, которой наспех заткнул дыру, образовавшуюся на месте смысла. Это мы уже проходили. Теперь все должно быть иначе.

– Не «должно быть», а уже есть, – улыбнулся я. – Дело сделано. Совершенная форма глагола. Самая совершенная из форм.

Когда балансируешь над пропастью на узкой, скользкой от крови доске, ответ на закономерный вопрос: «Как меня сюда занесло?» – вряд ли принесет практическую пользу. Зато поиски этого ответа вполне могут немного отвлечь от неприятных размышлений на тему: «Что будет, если я сейчас оступлюсь?» Да ничего не будет. Потому что все сразу закончится. Давай, соберись, представь, что эта доска лежит на полу, пройти по ней – что может быть проще? Вдохни, выдохни, успокойся и сделай наконец шаг. Небольшой, не надо жадничать. Первый из полудюжины – всего-то. Давай. За это я притворюсь, будто верю в твои силы. В смысле в свои. Ну, в общем, ты понял.

А ведь буквально только что я шел по залитой послеполуденным солнцем улице, глазея по сторонам и пытаясь сообразить, где это у нас в Ехо такой симпатичный район и почему я до сих пор никогда тут не был. Может быть, где-то на Левом Берегу? Похоже на то, таких аккуратных маленьких домиков, окруженных большими садами, на Правом днем с огнем не сыщешь. А на окраине Левого попадаются целые кварталы.

Потом я зачем-то свернул за угол и внезапно оказался – даже не знаю, как правильно сказать: оказался ночью? в ночи?

В общем, там, за углом, была ночь. Не «внезапно наступила», а именно была – то ли просто задолго до моего прихода, то ли вообще всегда. Но это обстоятельство вовсе не показалось мне странным. С тех пор, как в Кодекс Хрембера внесли несколько сотен разнообразных увлекательных поправок, общий смысл которых сводится к тому, что граждане Соединенного Королевства снова получили полное право колдовать сколько влезет, от обычной послеобеденной прогулки по городу ждешь еще и не таких сюрпризов.

Поэтому я совершенно не удивился и принялся осматриваться – скорее в надежде, что все-таки опознаю улицу, чем с какой-либо иной целью.

Однако увиденное мне не понравилось. И дело тут, конечно, не в темноте. Я-то как раз люблю ночь – время, когда небо закрывает свой сияющий солнечный глаз и видит землю не наяву, как днем, а во сне.

Я хочу сказать, ночь – это время, когда мы снимся небу. Именно поэтому самые невероятные вещи происходят с нами по ночам. Даже в волшебных городах вроде Ехо, где жизнь и днем особо скучной не назовешь.