Мы способны только понять, как работает подсознание и в чем его ошибки. По словам Даниэля Канемана: «Люди не привыкли думать медленно и часто хватаются за первое пришедшее в голову суждение, которое кажется им достоверным». Это самое серьезное, на что стоит обратить внимание. Внутренний голос – это хорошо, но он тоже ошибается, и когда под его влиянием люди неверно оценивают риск, они делают неоправданные выводы, такие как, например, что поездка на автомобиле безопаснее полета на самолете. Чтобы оградить себя от нерационального страха, нужно заставить Разум выполнять свою работу. Мы должны научиться думать медленно.

Часто Разум и Внутренний голос согласны друг с другом. В этих случаях можно быть уверенными, что вынесенное суждение верно. Но иногда Разум говорит одно, а Внутренний голос – другое. Это повод проявить осторожность. Как правило, редко когда требуется принимать окончательное решение немедленно, поэтому сделайте паузу, соберите больше информации. Обдумайте всё еще раз. Если Разум и Внутренний голос по-прежнему спорят, сделайте глубокий вдох и прислушайтесь к Разуму.

После террористических атак 11 сентября миллионы американцев, прислушиваясь к Внутреннему голосу, отказались от самолетов в пользу автомобилей. Эта ошибка стоила жизни более чем 1500 человек. Прислушаться к Разуму, а не к интуиции не всегда бывает легко, но это усилие того стоит, особенно если учесть, что оно уменьшит страх и спасет жизнь.

Возможно, наше поколение действительно самое здоровое и процветающее, и оно живет в самых безопасных условиях за всю историю человечества. Возможно, мы можем значительно снизить грозящие нам риски, придерживаясь правильного питания, занимаясь спортом, отказавшись от курения и соблюдая все правила дорожного движения. И, возможно, мы можем надеяться на счастливое будущее, если существующие тенденции сохранятся.

Въедливый читатель может спросить: а что, если существующие тенденции не сохранятся? Что, если произойдет катастрофа?

Если судить по литературным произведениям на полках книжных магазинов и по газетным колонкам, то катастрофа случится непременно. Истощение энергетических ресурсов, изменение климата, массовый голод – лишь немногие из популярных тем. Так же как ядерный терроризм и распространение смертельного вируса. Литературные сценарии апокалипсиса очень популярны, при этом они оказывают депрессивное влияние. «После терактов 11 сентября 2001 года Америка не понимает, какое будущее ее ждет, – писал Джеймс Ховард Кунстлер, автор книги The Long Emergency (“Чрезвычайное положение без конца”). – Мы вышли из горящего дома и теперь направляемся прямо к краю обрыва». Возможно, это будет «нашим последним часом» (так – Our Final Hour – назвал свою книгу британский астроном и президент Королевского научного общества Мартин Рис).

Тема Армагеддона буквально витает в воздухе. В 2006 году вышел в свет постапокалиптический роман Кормака Маккарти «Дорога», рассказывающий о путешествии отца и сына по разрушенной неназванным катаклизмом Америке. Всего через год был опубликован роман Джима Крейса The Pesthouse («Чумной дом»), который рассказывал о путешествии двух людей по чуть менее разрушенной неназванным катаклизмом Америке. Когда два известных писателя, работая по отдельности, описывают практически идентичный сюжет, это говорит о том, что они отражают веяние времени и настроение в обществе. От этого делается не по себе.

Даже Томас Фридман, колумнист New York Times, всегда с оптимизмом относившийся к достижениям технического прогресса, время от времени выступает с пессимистичными заявлениями. В сентябре 2003 года Фридман писал, что отправил свою дочь в колледж с чувством, что «я отправляю ее в мир гораздо более опасный, чем тот, в который она пришла младенцем. Я мог по-прежнему обещать ей место под крышей моего дома, но не мог обещать ей весь мир, и то, что она сможет исследовать его так же беззаботно и бесстрашно, как в ее возрасте это делал я».

Слова Фридмана точно отражают распространенное в обществе убеждение. Прошлое не было идеальным, но по крайней мере мы знали, что происходит. Сегодня, когда мы смотрим в будущее, нам открывается черная пустота неизвестности, в которой существует масса вариантов для катастрофы. Мир определенно стал более опасным.

Как ни парадоксально, прошлое больше не кажется нам пугающим, но люди, для которых наше прошлое было современностью, испытывали такие же эмоции, как мы сегодня. «Это истинный конец света», – писал немецкий поэт Генрих Гейне в 1832 году. Гейне находился в Париже, когда Францию захлестнула эпидемия холеры. За считаные часы абсолютно здоровые люди угасали, как свеча на ветру, и умирали. Люди в страхе бежали из мест, где свирепствовала эпидемия, но нигде не находили приюта, так как все боялись холеры. Жители Европы впервые столкнулись с этой болезнью и не знали, как она распространяется и как лечится. Сложно даже представить себе тот ужас, который охватил Европу. Сегодня мы знаем, что это был не конец света: и когда речь заходит о Париже XIX века, первыми в голову приходят мысли о кабаре «Мулен Руж», а не об эпидемии, и это знание избавляет нас от неопределенности, в которой жили Гейне и другие люди той эпохи.

Можно сказать, что история – это оптическая иллюзия. Прошлое всегда кажется более определенным, и из-за этого будущее выглядит еще более неопределенным, а значит, пугающим. В основе этой иллюзии лежит феномен, который психологи называют «ретроспективным искажением».

В начале 1970-х годов в классической серии экспериментов Барух Фишхофф предложил израильским студентам изучить подробное описание событий, которые привели к Англо-непальской войне 1814 года. В описании приводились военные факторы, способные повлиять на исход конфликта, такие как малочисленность гуркхов и непривычный для британцев гористый рельеф местности. Участникам эксперимента не сообщили только итог войны. Респондентов разделили на две группы. Первой группе предложили на выбор четыре варианта: победила Британия, победили гуркхи, патовая ситуация с заключением мирного договора, патовая ситуация без заключения мирного договора. Респондентов спросили, насколько вероятным им кажется каждый из этих вариантов.

Вторую группу студентов разделили еще на четыре подгруппы. Каждой из них предложили тот же список из четырех вариантов. Только первой группе сказали, что войну выиграла Британия (так оно исторически и было). Второй группе – что победили гуркхи. Третьей – что конфликт зашел в тупик. Четвертой – что конфликт зашел в тупик, но закончился подписанием мирного договора. Затем респондентов спросили, насколько вероятным им кажется каждый из четырех предложенных вариантов.

Когда человеку известен результат – или он думает, что тот ему известен, – это меняет все. У студентов из первой группы, не знавших исхода конфликта, средняя оценка вероятности победы Британии составила 33,8%. У студентов, которым сказали, что победила Британия, оценка вероятности этого события была 57,2%. То есть когда респонденты знали исход военного конфликта, их оценка вероятности повысилась с одной трети до более чем половины.

Фишхофф провел еще три версии этого эксперимента, но результат был тем же. Тогда он провел эксперимент еще раз, но внес одно изменение: респондентов из второй группы, которым сообщили исход военного конфликта, попросили, чтобы эта информация не повлияла на их суждение. Тем не менее информация влияние оказала.