середине лета даже специально съездил в Мохаве, где землю покрывает гипсовая пыль, примерно такая же, как на плайе в Блэк-Рок-Сити. С гордостью и радостью смотрел, как Х-1 впитывает солнечный свет, преобразует его в лазерный луч и с его помощью превращает тонкую белую пудру в объемные фигуры. Сначала сделал небольшой перстень с черепом. Потом игрушечную машинку. Затем кольчугу с уже переплетенными кольцами — это, пожалуй, самый крутой фокус, на который способна 3D-печать. Однажды вечером я устроил в Нойзбридже демонстрацию своих достижений и от посыпавшихся похвал засиял как начищенный пятак.

Но теперь, когда я очутился здесь, на фестивале, на настоящей плайе, дурацкая машина отказалась работать. Лемми развалился неподалеку на шезлонге, потягивал из бутылочки электролитический напиток и давал советы, полезные и не очень. Проходившие мимо фестивальщики останавливались и спрашивали, что это я делаю, и я возложил на Лемми задачу объяснять им, чтобы самому сосредоточиться на упрямой машинерии.

Остановился я, только когда понял, что даже при свете налобного фонаря не вижу, что делаю. Тогда я выпрямился, размял затекшие конечности, хлебнул пинту холоднозаваренного кофе и минут сорок пять, отплясывая, шел по открытой плайе за гигантским арт-мобилем, из которого лился оглушительный дабстеп. И вдруг меня осенило. Я застыл как громом пораженный, рванулся обратно в лагерь, открыл машину Лемми и при свете потолочной лампочки убедился, что да, меня угораздило вставить критическую деталь аккумуляторного узла задом наперед. Я перевернул ее, вставил на место и с наслаждением услышал знакомое потрескивание оживающего агрегата. Запасенная в солнечных батареях энергия пробудила 3D-принтер к жизни.

Все-таки я не отпетый болван.

* * *

Но после всех вечерних плясок наутро я, будьте уверены, поднялся с первыми лучами солнца и стал доводить до ума свой проект Х-1. Надо было напечатать очень многое. Я гордо расхаживал вокруг агрегата, любуясь на яркую дугу лазерного света, мерцавшую голубым огнем на фоне розовых отблесков зари.

Ко мне подходили любопытные фестивальщики, спрашивали, что это такое. Я дарил им мелкие поделки — белые кольца с черепами, изображения идеальных узлов и других математических тел, причудливые абстрактные фигурки. У меня скопилась целая библиотека 3D-объектов, которую я скачал с Thingiverse, когда понял, что в этом году все-таки представлю на Burning Man настоящий действующий 3D-принтер. Слух обо мне пошел по всей плайе, и, когда Лемми наконец проснулся, вокруг нашего лагеря скопилась огромная толпа: танцоры, не спавшие всю ночь, со зрачками величиной с блюдца, жаворонки с ковриками для йоги, студенты колледжей, попавшие на фестиваль неожиданно для самих себя. И среди них — знакомая фигурка джавы с ремнями крест-накрест, подчеркивавшими грудь.

— Привет, Энджи.

Я оставил Лемми управлять принтером, схватил термос холоднозаваренного кофе и пошел вслед за Энджи. Она сняла маску. Жаркое солнце усыпало ее нос и щеки мелкими веснушками. Я угостил ее кофе, потом отпил сам. Мы обнялись. Довольно неуклюже.

Это было настоящее чудо.

— Привет, Маркус. Сумел запустить свой аппарат? Поздравляю.

— Ага, — отозвался я.

Хотелось только одного — обнять ее снова.

— В общем, — начал я.

— В общем, — подхватила она.

— Я болван.

— Ага.

— Я по тебе скучал.

— Ага, — повторила она. — Я по тебе тоже. Со страшной силой. Словно отвалилась часть моей души.

— Я передал весь компромат на Кэрри Джонстон в ФБР, — произнес я вполголоса.

Энджи заморгала.

— Когда?

— Еще в октябре.

— И ты до сих пор живой?

— Похоже на то. Видимо, это означает, что они к тем документам даже не прикоснулись.

— А может, наоборот — дали им ход.

Я застыл с разинутым ртом.

— Знаешь, мне это и в голову не приходило.

— Знаю, — ответила Энджи. — У тебя есть склонность видеть во всем только плохую сторону.

— Похоже, да.

Мы долго молчали, только пили кофе.

— Видел тут что-нибудь крутое?

— Пока нет, — признался я. — С самого приезда только и бился над этой чертовой машиной.

— Я еще не была в храме, — сказала Энджи.

Намек понят.

— Думаю, Лемми будет рад еще немного повозиться с принтером.

— Точно?

— Ага. Пошли.

* * *

— Часто ходил на протесты? — спросила Энджи.

— Каждый день, — ответил я. — Прикидывал, как использовать технологии, которые мы разрабатываем в Нойзбридже. Улучшаем программы для защиты от «котлов», сооружаем экраны против радиочастотного оружия, разрабатываем методы лечения для тех, кто пострадал от газовых атак и новейшего полицейского оружия — слепящих лазеров и звуковых пушек. Несколько раз попадал под арест, но все равно выходил опять.

— По-моему, это очень здорово, — сказала Энджи. — Серьезно, я тобой горжусь.

— Спасибо, — отозвался я. — Для меня это очень много значит. — Это была чистая правда. Боже, как мне хотелось взять ее за руку! — А ты чем занималась?

— Учебой, — ответила она. — Колледж, колледж и еще раз колледж. Набрала курсов за два года вперед, чтобы закончить поскорее. Мой студенческий кредит приближается к государственному долгу какой-нибудь тонущей островной страны.

— Еще не поздно бросить учебу, — предложил я.

— Ага, ага. Не всем же быть профессиональными революционерами.

«А если ты пойдешь ко дну со своим студенческим кредитом?» — вертелось у меня на языке, но я промолчал, потому что не хотел ссориться с Энджи. Ни в коем случае не хотел.

Вдали показался храм. Он был еще великолепнее, чем в прошлом году. Вокруг стояли арт-байки, толпился народ. Одни развешивали на стенах свои поминальные записки, другие их читали, третьи писали. Мы не сговариваясь подошли к ним молча.

И не сговариваясь взялись за руки.

Мы сели в центральном атриуме, и при первом же гулком «Оммммм», проникающем в самую душу, из глаз потекли слезы. Энджи плакала, я тоже. Мы переплели пальцы и крепко, до боли стиснули их. Но звук растекался все шире, и с ним на нас снизошло умиротворение. Весь прошлый год я почти не ведал покоя и сейчас, ощутив, не сразу распознал, но потом погрузился в него с головой.

Покачиваясь с закрытыми глазами, я услышал, как рядом кто-то сел. Даже не глядя я сразу понял, кто это.

Маша. Она опять покрасила волосы в розовый цвет. Выглядела лучше, чем при нашей последней встрече, но словно стала старше. От бесконечных тревог вокруг губ и глаз пролегли глубокие морщины. Однако они ей даже шли. А глаза остались прежними, такими, как я помнил.

Мы долго смотрели друг другу в глаза. Я сжал пальцы Энджи и понял, что она тоже смотрит на Машу. Три пары глаз, три разума, три пары рук, три человека в толпе, под сенью храма, в Блэк-Рок-Сити, на хрупкой оболочке планеты.

Потом Маша встала, послала нам воздушный поцелуй