ради меня и Зеба. Мы тебе признательны. Даже если «шпионские страсти» не твое призвание.

— Что ж, рад был принести пользу, — отозвался я. — Даже если под конец я был вам уже не нужен.

— Нет, очень нужен. После нашего ареста «ЗИЗ» впали в абсолютную панику. Я догадалась, что за этим стоишь ты. Им не терпелось выяснить, какие именно сведения утекли, что еще может выплыть и как это прекратить. Меня допрашивали долго и всерьез. Но эти допросы прекрасно оттянули на себя внимание, и, насколько мне известно, те, кто предоставил мне материал, были рады, что все сложилось именно так. Когда я снова выйду в сеть, меня будет ждать еще больше компромата. Мне еще долго будет чем заняться.

Она привычно строила из себя супергероиню, но я видел, что ей очень плохо. Она достала из спортивной сумки бутылку воды и отпила. На ее руках и шее темнели уродливые синяки, нет, даже рубцы. Я сглотнул.

— Гм, рад, что пригодился. Хорошо было бы узнать об этом пораньше, потому что недавно я и сам набрел на интересные материалы.

Я рассказал ей о компромате на Кэрри Джонстон и о том, откуда я его получил.

— Понятно, — сказала Маша очень серьезным тоном. — И где сейчас эти файлы?

— Отправил их по электронной почте в штаб-квартиру «ЗИЗ».

Маша надолго замолчала. Надо признаться, я даже немного загордился. Пусть она Джеймс Бонд пополам с Человеком-Пауком, но я сумел сотворить такую героически безумную глупость, что даже она потеряла дар речи. Но тишина затянулась надолго. Я вгляделся в темные стекла ее очков. Уж не уснула ли она под ними?

— Гм…

— Тише, — оборвала она. — Я думаю.

— Ой.

Она опустила голову и что-то прошептала про себя. По шее тянулась и исчезала под подбородком свежая красная борозда, похожая на след от удавки.

— Как я понимаю, ты отправил доксы в корпорацию «ЗИЗ» и лично самой Кэрри Джонстон. Намекнул, что можешь опубликовать компромат в мгновение ока, но, насколько им известно, не предпринимал еще никаких шагов по преданию его гласности. Так?

— Примерно. Сохранил свой блог и запечатал сервер на семь замков, потому что наверняка они будут всеми силами до него докапываться. Не сомневаюсь, что рано или поздно они придут за мной лично, но такая опасность существовала всегда. Меня уже дважды пытались выкрасть. Явятся и в третий, и я ничем не смогу им помешать.

Она кивала вместе со мной и, дослушав, подняла руку:

— А если я смогу?

— Как это?

— Если попробую с ними поторговаться? Они дадут обещание оставить в покое тебя, а ты за это оставишь в покое компромат на Кэрри Джонстон?

— То есть ты только что сбежала от этих подонков из их секретной тюрьмы и теперь предлагаешь поторговаться с ними ради моей защиты? Как говорят в интернете, какого икса?

— Маркус, — сказала она. — Ты же все понимаешь. Я поторгуюсь с ними не ради твоей защиты, а ради своей.

Тьфу ты.

— Понимаю. И ради Зеба тоже.

— Ради Зеба, тебя, меня, твоей девушки, всех нас. «ЗИЗ» — контора глупая и злая, но они бизнесмены и умеют считать деньги. Пустой болтовней их не проймешь. Файлы, которые ты готов выложить в сеть, больно ударят по их кошельку. Если мы подскажем им, как уменьшить потери, они радостно ухватятся за это.

— А как же Джонстон? Когда ее выпрут, разве она не явится за мной?

— Они ее не выпрут, — заверила Маша. — На любую попытку с ней расстаться она наверняка выложит досье из тысячи доводов, почему этого делать не следует. У этой женщины инстинкт самосохранения посильнее, чем у тараканов. Американские вооруженные силы уволили ее всего один раз, и то лишь потому, что она сама этого захотела. Так как основала «ЗИЗ» и ушла в это дело с головой. Ее выгнали с ее же позволения.

— Ты говоришь так, словно восхищаешься ею, — заметил я.

— Я перестану ненавидеть Джонстон только в тот день, когда она взойдет на костер, — ответила Маша недрогнувшим голосом. — Но если ты не готов учиться у учителей, которых посылает тебе жизнь, то навсегда останешься невеждой. Я дорого заплатила за каждый урок, который преподала мне Кэрри Джонстон, и намереваюсь вернуть потраченное.

Рядом с Машей я чувствовал себя как на лезвии бритвы. По одну сторону была вся моя прошлая жизнь, тихая и уютная, в которой я был вписан в систему, искал работу, сооружал свои электронные проекты. По другую сторону лежала жизнь, которая наступит, если я пойду за Машей. Жестокость, секретность, нищета, но при этом сила, власть и приключения. Я могу исчезнуть из этого мира, стать призраком, легендой, беглецом, который отдает системе не то, чего она требует, а лишь то, чего она, по его мнению, заслуживает.

Да и где кроется корень всех бед, если не в системе? За кого бы мы ни проголосовали, в выигрыше всегда будет правительство. Какой смысл в попытках претворить в жизнь мои жалкие фантазии о демократических переменах и справедливости, если реальные сражения ведутся под покровом тайны, в секретных бункерах, под скрытные шепотки, и победу одерживает тот, у кого конверт с деньгами толще?

Маша встала на ноги, и я с тревогой заметил, что двигается она медленно, превозмогая боль. И еще больше встревожился, когда она бессильно прислонилась к стене.

— Помоги мне, — попросила она.

Я торопливо подскочил, подставил плечо. Она повисла на мне всей тяжестью. Ее волосы щекотали мне щеку. От них шел легкий запах краски, запах, который я помнил со школьных лет, когда каждую неделю пробовал новый цвет. В те времена мне казалось, что необычная окраска волос поможет выразить себя и проявить свои чувства.

— Пойдем, — сказала Маша. — Выйдем от тебя в сеть, поторгуемся немного, пока они не подняли в воздух черные вертолеты и не разбомбили твой дом.

— Я еще не согласился на твое предложение.

Мне приходилось почти что держать ее вертикально, и меня поразило, какая же она легонькая. Под спортивной одеждой от нее не осталось почти ничего.

— А что тебе еще остается, балда?

— И верно. Пойду сгоняю за велосипедом.

— Забей. Если он пристегнут на замок, потом вернешься и заберешь. А если нет, значит, заберет кто-нибудь другой, и беспокоиться будет не о чем. Вызови лучше такси. Деньги у меня есть.

* * *

Мама с папой оставили мне записку, сообщая, что ушли на встречу по финансовым вопросам и вернутся к ужину. Пока Маша принимала душ и обустраивалась в моей комнате, я пошарил в холодильнике. Сел на