(Включает селектор.) Ты не кричи — я не глухой. Повтори. Повтори, говорю. (Слушает.) Ну? Теперь слушай. Палкин, слушай, говорю. Лес, что при въезде на насыпь, продолжай рубить и засыпать. Раз говорю, значит, руби. Я вчера был у геофизиков — они в один голос еще и еще раз подтверждают: там, за Иленькой, нефтяная ловушка. В конце месяца мы должны выйти к переправе — кровь из носу. Жать, жать и жать. Словом, опорная скважина должна быть заложена без промедления… А ты попробуй сорви мои наметки! Постой, постой. Что он там делает? Да кто ему дал право агитировать рабочих? Мы что, частные предприниматели, да? Слушают, говоришь? Поддакивают? Словом, давай его ко мне. Хоть он и сельсоветский председатель, но не совсем же тупица. Вот-вот. Уехал, говоришь? Ко мне? И слава богу. Палкин, весь мир на тебя смотрит. Вот так, давай. (Выключает селектор.) Черт возьми, это надо было предвидеть. Все это должно было случиться. Да ведь и то надо взять в расчет, дело-то святое. (Нажимает кнопку звонка.)

Входит  Л ю б а.

Л ю б а. Слушаю, Роман Романыч.

П ы л а е в. Скажи снабженцам, чтобы дали мне квартальную справку. Они знают. И еще. Появится председатель Совета — давай его. Он где-то, должно, на подходе.

Л ю б а. Уже здесь.

П ы л а е в. Пусть войдет…

Люба уходит. Входит  В е д у н о в.

Входи, входи, председатель. Здравствуй. Я жду, что ты поднимешь народ на воскресник да поможешь нам вести дорогу, а ты вместо того подсыпаешь нам песочку. Как это понимать, а, дорогой председатель? (Здоровается.) Садись.

В е д у н о в (напористо). А как понимать, Роман Романович, ваши новые порубки? Первые порубки вы объяснили разгильдяйством подчиненных. Иначе и не объяснишь. Положим, понимаю. Но вы обещали, что накажете виновных, а впредь подобного не повторится. На деле же никто не наказан, более того, порубки продолжаются, только в больших масштабах. Что это? По-моему, это уже не разгильдяйство.

П ы л а е в. Верно, дорогой председатель, на сей раз не разгильдяйство. Наоборот, на строительстве насыпи работают самые лучшие бригады, взявшие обязательство на полгода раньше оконтурить Зареченскую нефтяную ловушку. А проще говоря, идя навстречу знаменательной дате, трудящиеся решили, не ожидая зимы, переправиться на тот берег Иленьки.

В е д у н о в. Но, позвольте, Роман Романыч, народ, да и ваши рабочие, не одобряет эти порубки. Более того, возмущаются. И я пришел…

П ы л а е в. А я, думаете, спокоен. Да я вчера, сказать вам, был на участке Палкина, поглядел на это краснолесье да как подумал, что положим его под топор, — до сих пор сам не свой. Шутки ли — такую-то красотищу. Но поймите же, дорогой председатель, во имя чего. Родина ждет топлива. Нефть — это скорость, сила, взлет. Это сегодня — кровь государства, кровь нашей жизни. (Искренне и горячо.) И чем больше ее, тем здоровее и недоступнее мы для любого агрессора. Это понимает каждый наш рабочий. Мы сейчас, дорогой председатель, как Иван-царевич из сказки. Помните, как он искал тот меч-кладенец? Чего только не насылали на царевича Баба Яга с Кощеем! А он все шел, знал, наконец, что в мече его несокрушимая сила. Все доброе, умное, говоря нашим языком, все передовое и прогрессивное помогло Ивану-царевичу, потому он и одолел бесовскую силу. Так и вы, дорогой мой председатель, должны помочь нам на нелегком нашем пути к мечу-кладенцу. А природа, она ведь не знает наших нужд и, видите, взяла и упрятала нефть под землю. Мало того, бросила еще нам под ноги реки, болота, топи, леса. Боже мой, ведь это только сказать. А мы должны пробиться к нашей силе. Я хочу верить — да что хочу, верю, вы поможете нам. Если хотите, это и наш, и ваш единый патриотический долг. Разве не так, а?

В е д у н о в. Так, Роман Романыч. Дело ваше святое. И мы помогаем. Вот людей ваших размещаем. Почту возим каждый день. Продуктами делимся. Все, даже школьники, работали на насыпи. И еще поможем. Но я, как председатель Совета, все жители, да и рабочие ваши, против порубок. Давайте так повернем: ну будь это, Роман Романыч, ваш лес или, скажем, лес вашего отца. Неужели бы вы стали также пластать его налево и направо? Не верю. Головой ручаюсь, вы бы и нефть добыли, и лес сохранили. Что и говорить, пойма реки — помеха не из легких. Ну и подождите холодов. Природа сама вам протягивает милость. И подождите. Ждет же сеятель весны. Хлебороб! Да мне ли вас учить?

П ы л а е в. Вот и я о том же: надо ли меня учить? Вышестоящие органы знают о наших работах и понимают, что не хлебом единым жив человек. Поверьте мне, я плачу теми же слезами, — но вырос лес, выросло и топорище.

В е д у н о в. Роман Романович, у земли есть такие достояния, на которые народ имеет только единственное право — всеми силами беречь их. Они, как сама человеческая жизнь, — святы и неприкосновенны во веки веков. Только вдумайтесь, что вы делаете: вот пока мы с вами ведем разговоры, там падают деревья, которым понадобилась не одна сотня лет, чтобы стать такой красотой. А ведь вы не с топорищем в лес-то вошли, а с современнейшей техникой. И я от лица советской власти требую — немедленно прекратить порубки.

П ы л а е в. Да вы, товарищ Ведунов, успокойтесь. Я думаю, мы найдем общий язык. Говорю вам еще раз: как и вы, не об умалении пекусь, а о приращении народного богатства. Иначе и дня бы не жил на белом свете.

В е д у н о в. А лес? Как же он? Ну что мы без него? Голая Африка. Да вот послушайте, Роман Романыч. (Суетно достает из кармана записную книжку, читает.) «Очень я себя чувствовал вялым и слабым в день отъезда и дорогой. Но необыкновенная красота весны нынешнего года в деревне разбудит мертвого. Жаркий ветер ночью колышет молодой лист на деревьях, и лунный свет и тени, соловьи пониже, повыше, подальше, поближе… Утром опять игра света и теней от густо одевшихся берез по высокой уж темно-зеленой траве, и незабудки, и глухая крапива, и все — главное, махание берез такое же, как было, когда я шестьдесят лет тому назад в первый раз заметил и полюбил красоту эту».

П ы л а е в. Да вы и поэт к тому же. Ей-ей, поэт. И «жаркий ветер», и «лунный свет», и соловьи. И неплохо, знаете. Особенно конец. Как там у вас?..

В е д у н о в. Лев Толстой это, Роман Романыч. Но мысль одна: не будь той красоты, среди которой творил Толстой, может, не было бы «Войны и мира» и «Воскресенья», «Крейцеровой сонаты» и «Анны Карениной». Вот она, наша национальная гордость! Источник духовной красоты