Он наконец нашел, что искал, и теперь расставляет на поверхности шкатулки множество изящных фигурок.

Каэ любит рассматривать их, находя эти вещицы совершенными в своем роде. Она видит, как Ма-Гуа выставляет вперед изображение какого-то великана в золотом венце с драконьими крыльями. Если судить по пропорциям, то он обладает громадным телом. На ее памяти только Бордонкай мог бы с ним сравниться.

– Это урмай-гохон Самаэль, – говорит Ши-Гуа.

– Тот самый варвар, который завоевал Сихем, – на всякий случай поясняет Ма-Гуа.

Да-Гуа молчит.

Он залюбовался крохотным енотом, который бегает сквозь него взад и вперед, устраивая что-то в своем жилище.

– Урмай-гохон завладел сокровищами Джаганнатхи, – говорит Ма-Гуа, но Каэ не дает ему продолжать:

– Да что же это за напасть: сокровища Джаганнатхи, талисманы Джаганнатхи, перстень Джаганнатхи. Есть что-нибудь, что не относится к этой одиозной фигуре?

– Есть, – совершенно серьезно отвечает Да-Гуа. – Но об этом мы расскажем позднее. А сейчас нам нужно рассказать тебе о вещах Джаганнатхи.

Каэ скрежещет зубами, но покоряется необходимости. Она и сама понимает, насколько мало знает о том, что случилось вокруг нее за последнее время.

– Император не должен стремиться воевать сейчас с этим варваром, – говорит Да-Гуа. – Было бы прекрасно избавиться от него, но это невозможно до того, как ты завладеешь перстнем. Правда, он будет с каждым днем набирать силы, но тут уж ничего не поделаешь. С ним нужно действовать наверняка. Отговори императора от его планов, даже если урмай-гохон пойдет с войском на Бали.

– Он не пойдет на Бали, – возражает Ма-Гуа. – Он слишком умен и не станет рисковать.

Каэтана ждет, что скажет по этому поводу Ши-Гуа.

Ши-Гуа молчит.

– На Джемаре беда, – продолжает Ма-Гуа. – Некто или нечто скрестил хорхутов с людьми и создал новых существ. Они крайне опасны тем, что обладают разумом и волей человека и при этом свирепостью и злобным нравом животного.

Каэтана о хорхутах слышала очень давно и краем уха.

Ши-Гуа видит, что она в недоумении, и торопится объяснить:

– Хорхуты издревле населяли Джемар. Кроме них там было мало живых существ, потому что они уничтожают всех, кто иной крови. У них всегда был разум отличный от человеческого, но из-за своей свирепости и кровожадности они не достигли состояния цивилизации. И жили как звери. Теперь же они представляют собой грозную опасность. Предупреди Джоу Лахатала и его братьев. Они должны что-то предпринять.

– Хорошо, – соглашается Каэ.

Ее радует и одновременно слегка пугает то, что впервые за все время их знакомства монахи заговорили конкретно. Они не просто анализируют обстановку, но и делают выводы. Словно в ответ на ее мысли Ши-Гуа говорит:

– Мы не должны были бы давать советы. Но времени мало, и ты не справишься в одиночку. Правда, Ма-Гуа?

Ма-Гуа молчит.

– Бессмертные по твоей просьбе разыскивают наследника Аэдоны, Пресветлого Эльфа Энгурры... – не то спрашивает, не то утверждает Да-Гуа.

Каэтана кивает. Она сосредоточена и напряжена.

– Пусть ждут его у Гайамарта, – говорит монах.

– А каким образом? – опешивает богиня.

– Это длинное построение, тебе его незачем отслеживать. Скажи Траэтаоне, чтобы ждал в Аллефельде. Там понадобится его помощь.

– Хорошо, – покорно соглашается Интагейя Сангасойя.

Истина не склонна устанавливать свое главенство и не чувствует себя угнетенной, выслушивая советы и подсказки.

– В Аллаэлле творится злое. Попроси повелителей мертвых отправиться туда.

– Попрошу.

– Но пусть ни один из них не пытается сделать все сам. Пусть идут вместе.

– Я скажу им, если они согласятся...

– Они должны послушать тебя, – говорит Ма-Гуа. – Нынче твое время. И без тебя никто не может ничего решать.

– Почему? – изумляется Истина.

– Твое дело – отличать настоящее от поддельного, злое от доброго, полезное от вредного. У тебя много работы.

– Это правда. – Она пожимает плечами. Отмахивается от назойливой осы.

Трое монахов смотрят на нее странными взглядами.

– Теперь иди. Тебя ждут.

– А вы?

– Мы вернемся, когда в нас возникнет необходимость. Мы тоже платим по своим счетам. Пришло наше время расплачиваться.

Кахатанна предпочитает не спрашивать у них, чем платят такие, как они. Она встает с травы, отряхивается, улыбается.

– До скорого свидания, – произносит с легким оттенком грусти. – Я буду ждать вас.

Трое монахов медленно и глубоко кланяются ей. Как никогда раньше не кланялись.

Трое монахов молчат.

* * *

В ожидании Интагейя Сангасойи голодный император ходит вдоль накрытого стола и рассеянно жует кусочек солоноватой лепешки. Агатияр чувствует себя немного спокойнее – он успел подкрепиться блюдом-другим и теперь готов терпеливо сидеть здесь хоть несколько часов.

– Позволит ли император нарушить его трапезу? – спрашивает от порога одетый в шелка и бархат юный вельможа – верный соратник императора и любимый ученик Агатияра.

Это фаррский князь Дзайсан-толгой. Он исполняет обязанности советника по иностранным делам в мирное время – нельзя сказать, чтобы он этим был горд или счастлив. Как и его обожаемый император, юный Дзайсан чувствует себя гораздо более уверенно на поле боя. Он командует конным отрядом тхаухудов, и это у него выходит намного лучше, чем писание бумаг.

Но Агатияр непреклонен. Даже император не смеет протестовать, понимая в глубине души всю меру правоты своего наставника. Глядя на повелителя, Дзайсан-толгой тоже корпит над надоевшими письмами, разбирается с послами мелких государств, решает простые вопросы. Кроме того, с аитой его связывает давняя детская дружба. Князь посвящен в сердечные тайны Зу-Л-Карнайна и вот уже два дня старается не попадаться ему на глаза, взвалив на себя львиную долю забот. Он хочет, чтобы император насладился хотя бы видимостью покоя со своей возлюбленной. Дзайсан-толгой, безусловно, молод, но достаточно прожил, чтобы правильно истолковать блаженное выражение на лице Зу, появившееся с позавчерашней ночи.

Он бы и теперь не беспокоил аиту, но дело не терпит отлагательств, и князь не вправе решить его сам.

– Входи, – приглашает его Зу-Л-Карнайн.

– Прости, Зу. Я думал, ты не один.

– Он на самом деле не один, – недовольно бурчит Агатияр. – Я еще занимаю немного места в этом мире.

– Прости и ты, Агатияр. Ты ведь знаешь, что я думал.

– Конечно, – отвечает визирь. – У вас, бездельников, только это на уме и есть.