— Еще бы!

— Что вы имеете в виду под своим «еще бы!»? — сразу же насторожилась Лилия, отшатнувшись и втискиваясь между рулем и дверцей.

— Ничего, кроме восторга.

— Восторга чем? Или кем?

— Стоит ли уточнять?

— Я отучусь уточнять сразу же, как только вы приучите себя договаривать. Когда вы научитесь говорить, а не намекать непонятно на кого или что. Впрочем, можете не уточнять. Италия — это прежде всего княгиня Мария-Виктория Сардони.

Скорцени прекрасно понимал, почему Фройнштаг не хотелось бы вспоминать о Сардони. Не только потому, что эта женщина стала объектом ее ревности, но и потому, что в свое время была объектом ее лесбиянских вожделений.

— Не в пример вам я не стану называть ни одного имени, способного осложнять наши нынешние отношения.

— Как по-рыцарски это сказано!

— В сексуальном плане лично мне больше вспоминается Россия, — с солдатской непосредственностью добил ее Отто. — И тоже по ночам.

— Россия? Допустим. Только почему вы опять умолкли? Договаривайте. Чем она вам помнится, эта, всему рейху осточертевшая, Россия? Оргии в местечках? Групповой секс перед расстрелом очередной группы подпольщиц? — мстила ему Лилия. — Со мной можете быть откровенным. Как солдат с солдатом. Мне ведь тоже есть чем поделиться.

Скорцени мрачно ухмыльнулся. После того, что ему пришлось узнать от Сардони некоторые подробности «развлечений» Фройнштаг в бассейне виллы, Лилии уже вряд ли удалось бы заинтриговать его какими-либо подробностями.

— Почти оргии, — задумчиво согласился Скорцени. — Правда, несколько своеобразные. А в общем, — покаянные сны с видением кошмаров. Вы счастливый человек, Лилия, вас они наверняка не посещают.

«Кошмары» Марии-Виктории Сардони давно перестали угнетать его. В конце концов, они с Фройнштаг солдаты и, в лучшем случае, стоят друг друга.

— Ко мне это придет к старости, штурмбаннфюрер, — не без намека ответила Фройнштаг. — А пока все еще снятся огненные сны молодости. — Она вновь осмотрела все вокруг. — Еще немного такого тумана, и мы останемся совсем одни. Окутанные мраком таинственности.

Выжидающе взглянув на Скорцени, она улыбнулась и положила руку ему на ногу, чуть выше колена. Грубая ткань не смогла сдержать ни тепла ее ладони, ни той энергии, которую она излучала. Однако Фройнштаг неотрывно, почти с мольбой, смотрела ему в глаза, и Скорцени не решился отнять ее руку.

«Я еще вернусь в этот мир. Я еще пройду его от океана до океана!» — совершенно не к месту всплыла в сознании эта фраза, давно ставшая его заклинанием.

— Ну что, Розданов, как вам эта королевская охота? — подсел Штубер в «пежо», в котором уже нашли убежище от всепоедающего тумана Гольвег и поручик.

— Одним провинциальным мерзавцем станет меньше, — мрачно ответил тот, подвигаясь и уступая место гауптштурмфюреру рядом с собой, на заднем сиденье.

Гольвег устроился за рулем. Налегая на него грудью и обхватив руками, он неотрывно всматривался в поворот дороги, на котором через несколько минут должен был показаться «мерседес» коменданта.

— По крайней мере, в этой стране, — кивнул Штубер.

— Почему же? Вообще в мире.

— Вашими устами заговорила гордыня, поручик. Истинно русская, «дворянско-белогвардейская» — как заметил бы по этому поводу известный вам бывший красный командир Рашковский[91].

— Про-вин-циаль-ный мерзавец! — болезненно и с нескрываемым отвращением отрекомендовал его поручик.

Само упоминание об этом человеке, трусе и предателе, было нарушением табу. Имя майора не должно было возникать ни в одном разговоре с ним, о чем гауптштурмфюреру хорошо известно.

— Тут я с вами согласен. Ибо случай особый. Но что поделаешь: когда нашу идеологию не воспринимают истинные рыцари войны, в их числе неминуемо оказываются перебежчики из тех самых трусливых ротных командиров, телами которых усеяно все пространство от Карпат до Ельни. Правда, тела принадлежат более храбрым, но неудачливым собратьям.

— Так оно получается в этой жизни.

— Да только начал я разговор не ради поминания Рашковского, при всем нашем свинском неуважении к майору. Ходят слухи, что после этой операции вы будете посвящены в члены СС.

Розданов с удивлением взглянул на Штубера. Он ожидал увидеть улыбку шутника или удостоиться похлопывания по плечу. Но гауптштурмфюрер неотрывно смотрел на изгиб дороги, и лицо его оставалось похожим на серый шлем-маску рыцаря.

— Посвящение в СС? Это что, всерьез?

— Обещание самого Скорцени, поручик, то есть я хотел сказать: господин лейтенант вермахта. А в недалеком будущем унтерштурмфюрер СС. Признаюсь, моя роль в этом скромная. Или, может быть, СС кажутся вам слишком замаранными? Откровенно, поручик. Мы в гестапо не доносим. Нам доносят.

— Принять благословение из рук Скорцени — это честь, — по-унтерофицерски отрубил Розданов. — Это честь даже в том случае, если бы нас посвящали в дьяволы.

— А вы, оказывается, почитатель Скорцени?

— Всегда был почитателем солдатского мужества. И потом, хотел бы я знать, кто в этой бойне не замаран.

Розданов сразу понял, что разговор затеян не случайно. Гауптштурмфюрер зондирует почву по поручению первого диверсанта империи. Отказаться — значит подписать себе приговор. От чести быть «посвященным» отказываются только с отказом от жизни. Став офицером СС, он будет посвящен в верные паладины фюрера, в верные «паладины первого ранга», принимающие обет на веру, повиновение и желание сражаться за фюрера и честь СС.

Правда, ваффен СС — еще не СС второго класса, к которым принадлежит Скорцени, а с недавних пор, как он узнал, и Штубер, «научившиеся убивать и умирать» и обреченные на бессмертие, уготованное им вечной памятью арийской расы. Но все же…

Розданов уже встречал немало бывших белогвардейских офицеров, удостоившихся чести войти в состав посвященных Черного легиона. Все они говорили об этом с гордостью.

— В сущности, вы уже состояли в СС.

— Что вы имеете в виду?

— Насколько мне помнится, в вашем личном деле сказано, что вы служили в отборной белогвардейской части под командованием генерала Корнилова.

— И всегда говорил об этом с гордостью.

— Кажется, вас называли корниловцами, а? Черные мундиры, черепа, кости?..

— Все верно. Мы, корниловцы, первыми прошли через черные мундиры и черепа, через идеализацию смерти, через элитарные офицерские батальоны, — вдохновенно ответил Розданов. — Мы возвели свою солдатскую, а особенно офицерскую, честь в такой культ, до которого вам в СС уже никогда не подняться.