Все события происходили смутно и невнятно, и даже само начало восстания оказалось неожиданным для его организаторов и руководителей…

«Соседняя с нами Хваловская волость, не имея у себя ни Совета, ни военного комиссариата, вторглась в нашу Колчановскую волость в ночь на девятнадцатое».

«С 18 на 19 августа 1918 года, когда я спал в саду, карауля вверенные мне совдепом яблони, часа в два ночи в садовничий домик вошло двое вооруженных револьверами людей, разбудили меня и рассказали, что началось восстание против большевиков, что восстали уже все уезды, кроме нашей Колчановской волости.

Один из восставших был мой школьный товарищ из Хваловской волости Александр Матвеев, а другого, как я узнал, звали Григорием Верховским…

Мы вышли на дорогу, и вскоре к нам подъехали трое верховых, из деревни Ежева… Через несколько минут показался и главнокомандующий Хваловской волостью Григорий Александрович Цветков, который отстал, разыскивая потерянный им револьвер.

Цветков объяснил мне, что в Гостиннополье стоит сорок вагонов с вооруженными крестьянами Новгородской губернии под командой полковника, а также из Новгорода к Ладоге идет три баржи с войсками на помощь нам. Званка уже занята восставшими, и красноармейцы переходят на их сторону».

Это не цитаты из набросков к платоновскому «Чевенгуру», это протоколы допросов в ЧК участников первого при советской власти крестьянского восстания.

Смутной и невнятной была та ночь в Новоладожском уезде.

Толпы вооруженных чем попало крестьян бродили в августовской тьме от одного села к другому, бранились, пересказывали, чтобы приободриться, разные слухи и следили, зорко следили, как бы кто не остался в стороне, не отсиделся дома.

Семен Иванович Кравцов, агроном, сын бывшего управляющего имением «Лемон», тот самый, что спал в саду, «карауля вверенные совдепом яблони», так описывал эту ночь:

«Я пришел в Хамантово, думая прежде всего посмотреть на настроение крестьянства. Там увидел связанного комиссара Павлова, которого кое-кто уже начинал бить. Особенно неистовствовал дедка Караванный (Михаил Степанович. — Н.К.), который уже замахнулся доской над головой Павлова. Я удержал его и попросил возбужденных крестьян успокоиться, а Павлова посадить пока в амбар. Так и сделали.

Тем временем подошли крестьяне Натовского края. Мне хотелось устроить собрание, предварительно обсудивши вопросы о выступлении и создавшемся положении, но общее возбуждение, сутолока и сумятица не представляли к этому никакой возможности. Переехали на другой берег и там двинулись к чайной прапорщика Шипуло».

Из чайной, стоящей в удалении от берега реки Сясь, уже выводили избитого хозяина и его брата — делопроизводителя местного военного комиссариата. Несколько хваловских мужиков под командой Евгения Григорьева конвоировали их.

Павел Шипуло, помогавший несколько дней назад производить «мобилизацию» крестьянских лошадей, любовью у колчановцев не пользовался. Увидев его, толпа глухо зашумела.

— А ведь надо бы убить Павлушку… — сказал Григорьеву один из мужиков.

— Нет… — подумав, ответил тот. — Он — арестованный. Нельзя никак убить. Не приказано.

— А если побить? — почесав затылок, спросил мужик. — Побить-то можно?

— Отчего же не побить? — ответил Григорьев. — Про это приказу нет. Побейте немножко.

«Началась, — как показал на допросе Семен Иванович Кравцов, — отвратительная сцена».

Сам он в это время сновал в толпе и уговаривал пройти в школу и провести там общее собрание, но его никто не слушал. Так получилось, что большинство комитетчиков, отличившихся при реквизиции лошадей, жило на этом берегу Сяси, и мужики пустились на их поиски.

Наконец Кравцов увидел в толпе Якова Ермолаева, бывшего прапорщика. Тот внимательно наблюдал за происходящим.

— Яков Васильевич! — бросился к нему Кравцов. — Ты видишь, что происходит?! Это же восстание!

— Не надо было торопиться лошадей отбирать. Наши комиссары отличиться решили, вот и получили свое…

— Но это же восстание! Надо что-то делать!

— На станцию сходить надо… — ответил Ермолаев. — Узнать, что там, в Званке, делается. Если такое только у вас — пропадем.

Как видно из показаний, Яков Васильевич Ермолаев отличался серьезностью и осмотрительностью. Опасения его подтвердились. Ни о каких «сорока вагонах» вооруженных крестьян, ни о каких баржах с войсками, «движущихся на подмогу», здесь не слышали. В Званке и Новой Ладоге никакого восстания не было.

«Мы вернулись назад. По дороге все время говорили о создавшемся положении и пришли к выводу, что из восстания ничего толкового не выйдет, скорее всего, это ловушка, и все это нужно прекратить».

Мы процитировали показания С.И. Кравцова, но похоже, что благоразумие исходило только от Я.В. Ермолаева, действительно ясно видевшего всю бесперспективность затеи. Умом Кравцов, наверное, тоже соглашался с ним, но… Ему так хотелось, чтобы восстание началось!

Тут, по-видимому, нужно рассказать о Семене Ивановиче Кравцове подробнее.

Он вырос в семье управляющего имением «Лемон». Получил приличное образование, стал агрономом. Работал в Мышкинском уезде Ярославской губернии. Здесь и вступил в партию эсеров.

В Колчаново Кравцов вернулся в апреле 1918 года. Его отец ослеп, и Семен Иванович приехал «спасать семью от голодной смерти». Возможно, заботы о хлебе насущном и заставили Кравцова отойти от партийной деятельности, но в эту ночь 19 августа, когда его разбудили в саду вооруженные хваловские крестьяне, прежние эсеровские мечтания вновь вспыхнули в нем.

Благоразумия хватило Кравцову только на дорогу со станции. В чайной прапорщика Шипуло он позабыл о мудрых советах Ермолаева. Да и как было не позабыть, если здесь кипела столь любезная эсеру народная стихия: говорили о притеснениях большевиков, об арестах, писали приказы, посылали людей поднимать соседние волости, а на улице, перед чайной, волновалась все прибывающая и прибывающая толпа.

Наступал звездный час Кравцова.

«Я страшно волновался. Я смотрел на взбунтовавшийся народ и думал, куда он пойдет, во что выльется это восстание, кто приберет к рукам эту темную массу и как бы не использовали ее господа-помещики, один из которых — Пименов — стоял на балконе и любовался оттуда начавшимся восстанием. Боялся я и англичан, которые были так близко и которые несли с собой кадетскую программу. (Выделено нами. — Н.К.) Всего этого было довольно, чтобы, когда меня попросили быть председателем собрания, я, не колеблясь, ответил согласием».