сам того не ведая, спас себе жизнь. И не только себе: Чиж имел твердое намерение во что бы то ни стало увидеться с «дядей Сашей» прямо сейчас, и собирался данное намерение осуществить, даже если бы для этого пришлось идти по трупам. Он знал, что другого случая уже не будет, и пер напролом с решимостью человека, которому нечего терять.

На службу он сегодня не пошел, даже не потрудившись позвонить Степану Кузьмичу и сказаться больным. Проблему нежелательных звонков и возможной слежки он решил, просто выключив мобильный телефон и оставив его на подоконнике в кухне. Варечка Наумова, конечно же, уже успела хорошенько все обдумать и поняла, наконец, что в призовой гонке за обручальным кольцом поставила не на ту лошадь. Зная ее, Чиж мог предположить, что она попытается еще раз поговорить с ним, прежде чем отправится к прокурору и изложит ему свои выводы. Пока этого не случилось, он мог чувствовать себя в относительной безопасности. А потом… Что ж, в его ситуации никакого «потом», скорее всего, уже не будет. А если будет, то ему глубоко наплевать, каким оно окажется, это «потом»…

Чиж шел по устланному мягкой ковровой дорожкой коридору, упиваясь никогда прежде не испытанным ощущением полной, окончательной свободы. Он был в свободном полете, траектория которого сильно напоминала траекторию полета пули, выпущенной из снайперской винтовки. И если бы сейчас, в нескольких метрах от заветной двери, из-за угла выскочила целая толпа вооруженных охранников и расстреляла его в упор, Чиж бы нисколечко не расстроился. Он был бы спокоен и счастлив, корчась на пропитанной кровью ковровой дорожке: он сделал все, что было в его силах, и даже немножечко больше. Пуля не виновата, если между ней и целью неожиданно вырастает бетонная стена: пуле не дано изменить направление полета, огибая препятствие. Чиж тоже уже не мог ничего изменить: мосты были сожжены, курок спущен, и он летел в цель, наслаждаясь полетом и слыша, как ревет в ушах тугой поток встречного воздуха.

Возможно, его спокойствие было продиктовано вчерашним разговором с водителем синей «БМВ». Этот чудак в темных очках выглядел и говорил странно, но ему почему-то хотелось верить. Теперь Чиж знал самое главное: что бы ни случилось, надолго «дядя Саша» его не переживет.

Он почему-то ожидал, что Вронский встретит его прямо за выходящей в коридор дверью, и слегка опешил, увидев вместо кабинета просторную, уютно обставленную приемную с могучей, хоть ты верблюда к ней привязывай, финиковой пальмой в углу. Под пальмой за модно изогнутым, немного напоминающим расплющенную в тонкий блин при падении с большой высоты гигантскую амебу столиком обнаружилась миловидная брюнетка, лицо и бюст которой впору было отправлять на выставку достижений современной пластической хирургии. Над брюнеткой, облокотившись о столик и выставив в сторону двери похожий на корму половозрелого носорога зад, явно флиртуя, нависал здоровенный охранник – еще одна несостоявшаяся жертва, в которой Чиж, положа руку на сердце, вовсе не нуждался. Обернувшись на звук открывшейся двери, охранник с видимой неохотой принял вертикальное положение и отступил в сторонку, косясь на форменный китель Чижа, как свинья на ветчину.

– Я к господину Вронскому, – обращаясь к секретарше и демонстративно игнорируя охранника, деловитым отрывистым тоном сообщил Чиж.

– Как вас представить? – грациозным волнообразным движением соскальзывая со стула и выпрямляясь во весь свой немалый рост, томно осведомилась секретарша.

«А что, так не видно?», – захотелось спросить Чижу. Вместо этого он расстегнул зажатую под мышкой папку, ловко, двумя пальцами выхватил оттуда и протянул секретарше свою визитную карточку.

– Следователь районной прокуратуры Кузнецов, Андрей Николаевич, – представился он на тот случай, если секретарша Вронского не была обучена грамоте.

– Районной, – протянула секретарша с таким разочарованием, словно Чиж обманул самые светлые ее надежды. – Минуточку подождите.

Она вышла из-за стола и, цокая высокими каблучками по паркету, скрылась за тяжелой дверью кабинета. Охранник проводил ее пристальным взглядом и откровенно облизнулся, а потом повернулся к Чижу и подмигнул, намекая, что перед лицом такого сногсшибательного функционального дизайна все особи мужского пола равны, независимо от их возраста, убеждений и места работы. В чем-то Чиж был с ним согласен: секретарша и впрямь выглядела так, словно ее не родили обычным порядком, а изготовили по индивидуальному заказу в каком-то элитном и страшно дорогом ателье, но в целях поддержания высокого авторитета надзорных органов сделал вид, что не заметил мимических ухищрений охранника. Еще он мимоходом пожалел, хотя это его и не касалось, что такой великолепный, любовно ограненный образчик человеческой породы понапрасну чахнет в этой приемной. На какие бы ухищрения ни пускалась эта дамочка, Большого Босса ее прелести соблазнить не могли: для него она была безнадежно, непоправимо стара.

Секретарша вернулась и проследовала к своему месту, оставив дверь кабинета приоткрытой.

– Проходите, – сказала она Чижу, грациозно опуская на стул свой тугой и в высшей степени соблазнительный зад.

Чиж поправил под мышкой непривычно тяжелую, все время норовящую выскользнуть папку и прошел. Дверь, что вела в кабинет Вронского, оказалась двойной, с довольно просторным тамбуром, предназначенным, надо думать, для пущей звукоизоляции. Внутренняя дверь была закрыта; Чиж плотно прикрыл за собой наружную, запустил руку в расстегнутую папку, снял с предохранителя пистолет, коротко постучал и, дождавшись ответного: «Да, войдите!», вошел в кабинет.

Кабинет был большой, очень светлый. Кажется, тут был камин со старинными бронзовыми часами, масса вычурной, с позолотой мебели и каких-то портьер и даже жестяное чучело средневекового рыцаря, что, опираясь на двуручный меч с извилистым, как тело змеи, лезвием, тускло отсвечивало в дальнем углу. Все это Чиж видел, словно в тумане, посреди которого единственным ясным, четко прорисованным пятном плавало холеное, с чеканными чертами древнего воителя, лицо «дяди Саши». Впервые за двадцать лет Чиж видел его так близко; наверное, он волновался (иначе откуда бы взяться этому туману, размывшему очертания окружающих предметов?), но не ощущал своего волнения. Он по-прежнему был спокоен, собран и счастлив; миновав все препятствия, пуля достигла цели и на краткий миг зависла в воздухе, готовясь хищно впиться в помеченную перекрестьем прицела переносицу.

Вронский вежливо привстал, указав холеной ладонью на кресло для посетителей.

– Проходите, садитесь… – Он сделал коротенькую паузу, чтобы заглянуть в лежащую на столе визитную карточку, и закончил: – Андрей Николаевич.

– Валерий Николаевич, – внес необходимую поправку Чиж и вынул из папки пистолет.