– Пойдет?! – Анька сняла со стены зеркало и отошла с ним к окну. – Ты же сама нечисть! Даже Вало твой обалдел. Смотри!

Из зеркала брызнули солнечные зайчики – отраженные тысячей пайеток солнечные лучи. Теперь чешуей были покрыты плечи, руки, а по волосам, которые на солнце вдруг стали отливать красным, рассыпались мелкие жемчужины.

Анька положила тяжелое зеркало на стол, достала из тумбочки свою помаду, не такую дорогую, как у Женьки, но до слез родную, и, склонившись над зеркалом, накрасила губы.

– На! Тоже накрась!

– У меня же другой цветотип, – заметила я, но губы накрасила.

Чтобы видеть себя в лежащем на столе зеркале, нам приходилось двумя руками держать волосы и бусы, но зато так губы казались пухлее, скулы – выше, а глаза – больше.

– Мы прекрасны! – сказала Анька и взяла чашку с ромашковым чаем. После первого глотка на ее губах остались цветки ромашки. – Слушай, помнишь, у тебя бармен был? Как он там учил делать, чтобы полынь не всплывала?

– Не полынь, а мята. И не бармен, а администратор зала. И ничего у нас с ним не было.

В дверь постучали, и в вожатскую совсем не вовремя зашел Валерка. Выразив свое восхищение словом «итить!», он доложил, что задание они выполнили, но наполовину: лягушек нашли полный комплект, а вот рыбок пока ни одной.

Вот тут бы нам с Анькой удивиться, что ни одна девочка не согласилась быть рыбкой, но платья были такими красивыми, а чай таким вкусным, что я махнула рукой в сторону двери и отправила всех к Женьке. За эстетику теперь отвечал он, и ему еще нужно было придумать грим.

– Хорошо! – бодро сказал Валерка и вышел.

В коридоре послышались топот ног, стук в дверь, Женькино приглушенное «да-да», а потом воцарившуюся в корпусе всего на мгновение тишину разорвал душераздирающий крик.

Однажды в детстве папа взял меня на аэродром, чтобы показать, как вблизи выглядит военный самолет, потому что считал, что каждый человек обязан это знать, даже если этот человек – пятилетняя девочка. Как раз тогда в дежурных силах стоял сверхзвуковой истребитель МиГ-25, который получил команду срочного вылета и готовился к взлету. Уровень шума его двигателей на расстоянии двадцати пяти метров является величиной порога выносливости человеческого уха. Если стоять у края взлетно-посадочной полосы, то звук взлетающего реактивного самолета со стопроцентной вероятностью приведет к контузии.

Так вот Женька кричал громче, чем дежурный по аэродрому, когда нас с папой там увидел. А кричать громче самолета – нет, это невозможно, хотя и было похоже.

Вынесенные звуковой волной из вожатской дети так и не поняли, что, собственно, случилось, потому что не знали, что лягушки нужны были ненастоящие. Тоже с диким визгом они пробежали по коридору мимо нас с Анькой, оттоптав нам хвосты измазанными в глине кроссовками, и скатились вниз по лестнице, чуть не сбив с ног Виталика и Сережу, которые спешили на помощь, потому что услышали крик с улицы.

– В вожатской, – только и смогла сказать Анька, что и так было понятно по доносящемуся оттуда нечеловеческому реву.

Не раздумывая, Виталик и Сережа бросились Женьке на помощь и почти сразу же вышли оттуда с шевелящимся пакетом от чипсов.

– Так вы все-таки решили их препарировать? – спросил Виталик, с уважением глядя на Сережу.

– Чего? – удивился тот, который не был на планерке.

За ними из вожатской вышел Женька. Не подпуская к себе Виталика с пакетом ближе чем на два метра, он потребовал пересчитать лягушек и, когда подтвердилось, что их ровно десять, попросил отнести их за деревянные ворота.

– Женя, это случайно, – сказала я и приложила руки к бусам из ракушек. – Они просто не поняли задание.

– Случайно, – согласился Женька, – но сегодня я буду спать в твоей постели.

Даже не обратив внимания на то, какие мы красивые, Женька прошел мимо и стал молча спускаться по лестнице.

– В твоей постели? – повторила Анька. – Это угроза или предложение?

– Это шизофрения.

Весь вечер Женька вел активную отрядную жизнь. Он участвовал во всех играх, которые раньше не любил, и ходил с детьми в места, в которые раньше не ходил. Если бы Нонна Михайловна увидела, с каким энтузиазмом он играет в классики и ручеек, она бы прослезилась. Ни одного ребенка не было в корпусе от ужина до отбоя. Никто не ломал стулья, не строил на подоконниках катапульты из матрасов, но самое главное – никто не имел возможности пронести в корпус лягушку.

– Вы точно помните, что их было десять? – спрашивал Женька у мальчишек, отрывая их от водосточной трубы.

– Точно! – отвечали те и лезли дальше.

– Не одиннадцать и не двенадцать? – уточнял он, закапывая с девочками стеклянные секретики под сиренью.

– Нет, – отвечали они и прятали под стеклышки Женькины метеориты, пропавшие два дня назад.

И когда он уже почти успокоился и понял, что морально готов войти в вожатскую, чтобы хоть переодеться, Наташа кое-что вспомнила.

– Девять их было, – уверенно сказала она и слепила над своим секретиком аккуратный холмик.

– Девять? – переспросил Женька. – Откуда же тогда десятая?

Наташа пожала худенькими плечиками:

– Сама припрыгала. Мало их тут, что ли? Они же еду чуют, а у Валерки матрас сухарями набит.

Женька не пошел переодеваться, но зато сходил за пятым питанием, а на обратном пути зашел к Эдуарду и взял у него методичку.

– Пионерскую скамеечку надо провести, – сказал он Сереже и отдал ему методичку. – Не так это и страшно, зато долго.

Пионерские скамеечки строили, пока не стемнело, но вернуться в корпус, вполне вероятно, кишащий лягушками, все же пришлось. Однако неожиданно Женька вспомнил, что кто-то рассказывал ему, что лягушки боятся ультрафиолета. Чтобы не выглядеть подозрительным, он предложил вместо вечерней «свечки» провести паутинку из методички Эдуарда, но взять не шерстяные нитки, а нейлоновые, тогда паутинка будет светиться в темноте.

Нейлоновых ниток у нас не было, и Женька вызвался сходить за ними к кружководу по мягкой игрушке. Младшие отряды на этот кружок не ходили, поэтому с кружководом Ниной Федоровной мы общались редко, но Женька пообещал, что ради детей договорится.

– Жень, с тобой все нормально? – спросила Анька и заглянула в глаза шизофреника.

Женька кивнул и попросил прямо сейчас зажечь в игровой ультрафиолетовую лампу.

Когда Сережа выключил в игровой свет и ультрафиолетовая капля сделала видимыми только белые футболки, джинсы и катушку белых нейлоновых ниток, Анька намотала светящийся конец на палец и отправила катушку Женьке.

– Я отправляю этот моток Жене, потому что он сегодня молодец.

Нить