Со времени восточной войны, в десять лет, пока Россия напряженно трудилась над своим внутренним преобразованием, Европа приняла совершенно новый вид. На наших глазах рушилось не только положение дел, созданное Венским конгрессом, но и вся политическая система, установленная Вестфальским миром; кончилась Европа, какой знали ее не только мы, но наши прадеды и прапрадеды. Сумма европейских сил чрезвычайно возросла, распределение их стало совсем иным. Вместо трех первоклассных и одной полупервоклассной державы (Пруссии), составлявших так долго вместе с Россией всю политическую систему мира, возникли шесть в полном смысле слова первостепенных государств: Англия, Франция, Германия, Австрия, Италия и Соединенные Штаты. Силы Германии и Италии, прежде все равно как бы не существовавшие в общем итоге, вносят теперь в политическое равновесие мира полмиллиона никогда не слыханным доселе действующих войск, а с Соединенными Штатами этого приращения нельзя даже исчислить.

Новое распределение сил ставит нас совсем в другое положение, чем то было прежде.

В расчете войны надобно принимать в соображение только армии первоклассных держав; остальные, многочисленные в итоге, в действительности очень мало значат, еще недавно все видели, насколько силы Германского союза, действовавшего, казалось, единодушно, помогли Австрии[99]. Полевые, находящиеся налицо в пределах Европы армии первоклассных государств составляли в 1853 году по военному положению приблизительно[100]:

Английская армия 50 000 Французская армия 330 000 Австрийская армия 380 000 Прусская армия 280 000 1 040 000 Русская армия (без кавказской и казаков) 470 000

Русская армия относилась к итогу прочих первоклассных армий, как 1:2¼.

Ныне эта пропорция следующая:

Армия английская 72 000 «французская 480 000 «итальянская 300 000 «северо-германского союза 507 000 «австрийская 485 000 1 844 000 Армия русская (не считая 6 дивизий на Кавказе) 650 000

Но этот расчет еще не дает точного понятия об относительном могуществе держав, если не принять в соображение массы внутренних войск, состоящих за действующей армией, так как из этой массы значительные силы могут в случае крайности принять прямо или косвенно участие в действиях. Кроме тех внутренних войск, которые могут быть обращены в подвижные, надобно также приложить к действующей силе по крайней мере резервы, занимающие крепости, некоторые границы и проч., иначе пришлось бы отделить на этот предмет часть действующей армии. С этими вспомогательными средствами могущество государств выражается следующим образом (мы не принимаем в расчет запасных войск, служащих единственно для обучения рекрут, т. е. для комплектования армии).

Дейст. войск. Резерв. Англия 72 000 120 000 милиции и, кроме того, волонтеры Франция 480 000 400 000 национальной гвардии положим действительно хоть 200 000 Италия 300 000 - Северо-Германский союз 507000 200 000 ландвера, кроме запасных войск Австрия 485 000 150 000 5 и 6 батальонов, пограничных войск волонтеров; кроме 4 бат. запас. Россия 650 000 - кроме 13 крепостных батальонов ничего

Десять лет тому назад действующие русские силы составляли почти половину суммы первоклассных европейских армий, теперь они составляют треть их; считая же резервы (имеющие свое назначение на войне), которых у нас совсем нет, наши силы составляют лишь пятую часть против суммы пяти главных держав. Такая разница произошла сколько от политических перемен, столько и от преобразования военной организации на Западе.

Умаление одиночной силы, сравнительно с суммой европейских сил, отзывается, конечно, на всяком другом государстве; но значение это там иное. Во-первых, каждая из старых держав Европы, кроме одной Австрии, приобрела какие-нибудь значительные выгоды в этом вихре событий. Сплочение Германии, уединяя в некотором отношении латинскую расу, может теснее сплотить ее около Франции, к приращению могущества этой нации, захватившей уже заблаговременно Ниццу и Савойю, простирающей, может быть, свои виды на Бельгию. Пруссия стала великой державой. Англия приобретает в новой немецкой империи такой устой для своей политики, который в высшей степени развязывает ей руки, разъединяя опасных для нее противников. Даже Австрия утратила одни мечты, конечно, очень розовые, но потерпела мало ущерба в действительности. Только Россия несет на себе невыгодные последствия европейского переворота. В освобождении Италии мы проиграли тем, что к лагерю, конечно, не дружественному, прибавилась двухсоттысячная армия; в объединении Германии потеряли ненарушимый прусский союз, прикрывавший половину нашей западной границы, потеряли обеспеченность будущего с этой стороны и утратили свое исключительное положение на Балтийском море; поражение Австрии, задвинутой теперь стеной от остальной Европы, оставленной с нами с глазу на глаз, может иметь последствием то, что сделает любезные отношения 1854 года с этой державой постоянными. Далее, кроме неблагоприятного для нас передела, Западная Европа еще подвинулась к нам так близко, как никогда прежде не бывало, забирая в свои руки дела, остававшиеся чуждыми ей до последнего времени. Не говоря уже о дипломатическом походе за Польшу, во время восточной войны была речь о Финляндии. Румынские княжества и христианские населения Турции приняты под европейскую опеку, а в интимных дипломатических кружках был возбужден даже вопрос о Кавказе; по крайней мере не подлежит сомнению, что в фантазии некоторых дипломатов этот угол русских владений до сих пор еще представляется средством вознаграждения Турции, в случае каких-либо комбинаций. Наконец, насколько бы ни изменилось отношение силы того или другого государства Западной Европы к общей сумме ее сил, для них это дело совсем иное, чем для нас. У них идет спор между своими, у нас он идет с чужими. Наше положение совершенно исключительное. Хотя великие западные державы обрезывают, не церемонясь, когда смогут, одна другую, но существование каждой из них, даже существование в нормальной силе, за ней признанной, обеспечено всей Европой. Это обеспечение нисколько не простирается на нас. Если бы можно было лишить Россию ее европейского положения, отрезать ее от морей, забросить ее даже за Москву, многие были бы рады содействовать такому счастливому событию, а из прочих никто бы о нас не потужил, не написал бы ни одной дипломатической ноты в нашу пользу.