Пока Томазо Кастильянос и Рауль Пифагория, беседуя об идентичности законов космоса и христианства, взбирались по склону нового облака, удельный вес которого был на 2 грамма больше их собственного, мышь Катя, выпавшая из правого уха внезапно погибшего летчика, стремительно падала к земле, ибо ее удельный вес превышал в тысячу раз таковой у вещества облаков в Онлирии.

Совсем немного побывав в биологическом существе летчика — во время его краткого сна — и тут же выскочив из него в виде прежней серой мыши, которую больная старуха Александра Владимировна назвала Катей, с кем Александра Владимировна единственно общалась в часы невыносимого вселенского ОДИНОЧЕСТВА — мышь Катя все же не могла быть так названа, ибо она вовсе не была мышью, а была самым натуральным мышом, потому что она в момент своей гибели от кинжальных ударов шершня в испуге запрыгнула в душу подъехавшего к родительскому дому сына Андрея Александровича и Александры Владимировны, по адресу город Боровск, улица Горького, 9. И звали его, мыша, стало быть, не Катей, а Акимом (Иоакимом). Произошло это по той причине, что между ним и Александрой Владимировной было ноль дистанции, ибо она была ему матерью.

Его отец Андрей Александрович до своей человеческой кончины так и не понял, что являлся воплощением первого, самого любимого апостола Иисуса Христа, и возраст апостольский был у него немаленький — около 2000 лет. Аким после смерти своего отца, убитого шершнями, решил последовать за Андреем Первозванным в сторону Тысячелетия Крещения Руси.

Аким любил своего пращура за то, что тот первым стал служить Иисусу Христу, Который Сам-то был Сыном Божьим, как Аким был сыном Андрея Александровича. Уходят вроде бы совсем в разные стороны люди после смерти, но это оказывалось вовсе не так — не в разные стороны, а в одну срединную точку сходятся лучи судеб. Так окажется, что все они сосредоточены в Солнце-отце, когда поменяли векторы своих посмертных устремлений.

Пролетая вниз по небу серым мышом, Аким повстречал на своем пути многих, утраченных в прежних жизнях. Некоторые из них обрели лучистое состояние, но не в виде прямых стреловидных лучей, а в образе извилистых огненных змеек, меланхолически извивающихся в синеватой растуманенной среде обитания бликов Лиереев.

В одной из половин земного мира оказалась в это время ночь с грозовыми тучами. Не видно было ни зги — только золотой лунный ободок вокруг замысловатой кудели на вершине тучи. По кривой траектории приблизившись к ней, он увидел огромную темную женскую фигуру, неподвижно стоящую за этой грозовой тучей.

— Ах, как же тебя звали? — выкрикнул Аким (Иоаким) с тоскою, узнав во мгле лунной грозовой ночи эту женщину. — Забыл! Но помню тело твое. Большое. Теплое. Глубокое. Покорное. Тихое. Широкое. Высокое, как облако.

Зимняя ночь. Заехал на почту. Было еще не поздно, однако темно. Горел над крыльцом фонарь. На почте было пусто, только одна Почтарка. Увез ее по заснеженным дорогам к себе. Ах, как ее звали? Не помню. На рассвете встала, бесшумно оделась и ушла, не прощаясь.

Все это промелькнуло мимо, пока я пролетал около темно-синей тучи с золотым ободком лунного месяца, за которою стояла сумрачная, огромная, как и сама туча, эта женщина, Почтарка, как звали ее по-деревенски.

Далее косая траектория моего падения к земле, в тартарары, подбросила меня к бегущей по вечности обнаженной Тане, полубурятке — она одну вечность бегала передо мною обнаженная, сверкающая белизной тела. Таня любила ходить по своей квартире нагой, и я рисовал ее, находя в этом занятии выход своим нестерпимым чувствам.

На сером мыше вдруг загорелась шерстка от трения о плотные слои атмосферы, куда он влетел, — и далее падение его к земле обозначилось огненной метеоритной черточкой. В таком виде он и пролетал рядом с Андреем Первозванным, который прожил в двадцатом веке Андреем Александровичем, — а между Акимом и Андреем Александровичем никакой дистанции не было, ибо Аким произошел от Андрея. Андрей Первозванный успел перехватить одной рукой пролетающего мимо огненного мыша и остановил его в воздухе, уже совсем недалеко от поверхности земли.

— Стой, мышка! Куда так спешишь? — спрашивал Андрей Первозванный, неторопливо летевший на уровне самых низких кучевых облаков в сторону Миллениума-2000.

— Сам не знаю куда, — отвечал мыш Аким. — Давно уже собою управлять не могу, и моя судьба как будто сошла с ума и творит со мной непонятно что.

Аким имел в виду то обстоятельство, что его жизнь-судьба, по имени Ия, швыряла своего подопечного по самым причудливым, фантастическим направлениям, то пробивая его головою стены разных измерений, а то и колотила этой головой об пол в темном закутке необозначенной вселенной, где-то у самой воронки гигантской, шириною в тысячу километров, черной дыры. Словом, одна-единственная штука жизни, при таком отношении к ней судьбы Ии, уже дала трещину.

— Ладно, мышка, воссоединимся и отправимся с тобою к Миллениуму-2000, а по дороге навестим Тысячелетие Крещения Руси.

— Идет, — сразу же согласился мыш Аким, втайне довольный тем, что не надо немедленно врезаться в землю и размазываться по ней биологической лепешкой. И он мысленно послал куда подальше свою взбесившуюся судьбу Ию, которая на последних пространствах жизни гнала одну черноту в его сторону.

Аким знал — уже второе тысячелетие Андрей Первозванный является его пращуром, не по телу, но по духу. Андрей же Первозванный об этом не догадывался, ибо впервые воочию увидел Акима в образе серой мышки, которая выползла из-под деревянного буфета с посудой и трогательно общалась с парализованной старухой, Александрой Владимировной, временной женой Андрея в двадцатом веке от Рождества Христова.

Итак, Андрей Первозванный, проживший в двадцатом веке — с 1912 года по 1999 год — в образе Андрея Александровича Кима, по национальности корейца, совсем необразованного в христианской науке, вполне и абсолютно не догадывался, что является духовным отцом скрытого в мыше Акима. Он просто поймал мыш на лету правой рукою, сдул с него пламя и дым загоревшейся шерстки, посадил его в правый же карман куртки и медленно, по-стариковски ровно полетел дальше под серенькими кучевыми облаками, очень довольный тем, что после смерти от бешеных укусов шершней возродился самим собой и вновь встретился с умной мышкой, и теперь какое-то время будет путешествовать по вечности, имея в кармане вполне дружественный пушистый комочек, слегка опаленный в тот момент, когда мыш Аким, словно космический снаряд, выпал из Онлирии и вошел в плотные слои атмосферы жизни.

Вертикальная траектория падения, направленная прямо к огненному центру Земли, сменилась у Акима неспешным горизонтальным полетом, и он тихо сидел в кармане апостола Андрея Первозванного. Мыша Акима потихоньку отпускала предсмертная дрожь, он пригрелся и вскоре уснул сумбурно-глубоким астрономическим сном.

Мыш Аким проспал в кармане куртки апостола Андрея Первозванного с 1963 года по 2012 год, пропустив и тысячелетие Крещения Руси, и Миллениум-2000, и даже Конец Света 2012 года — и проснулся только через день. Куртка апостола висела на рогах одноногой вешалки-стойки, которая стояла в уголочке между книжной полкой и узкой дешевенькой деревянной кроватью, на кровати лежал Андрей Первозванный с открытыми глазами, из которых беспрерывно струились слезы.