– То есть ты свалил все на меня?

– А что мне было делать? Надо было любой ценой выиграть время, они же все равно мне не поверили. И теперь гонят в своем вонючем «ламборгини» в Стокгольм, чтобы получить от нас объяснение. Уверен – они настолько глупы, что и в самом деле поедут в «Оазис»… только я их там и дожидался! И поверь, когда они меня там не найдут, настроения это им не прибавит.

Медленно густели серые апрельские сумерки. Начинались пасхальные каникулы, но синоптики накаркали низкое атмсферное давление. На дороге было больше машин, чем обычно. На заднем сиденье сидел сынок Хамрелля и играл со своим МР3. В обширном багажнике джипа лежали тщательно упакованные остатки наследства Виктора.

– Зачем ты взял отцовские картины?

– А может быть, найдем покупателя по дороге. С большой скидкой. Нам нужны наличные, причем быстро. У тебя деньги остались?

– Немного… я почти все вложил в дом на Готланде. Куда мы едем?

– Думаю, нам надо кое-что разъяснить твоему свояку – значит, едем в Гётеборг. Потом двинем на север. У меня есть кореша в Осло. Поживем там неделю-другую, пока кузены угомонятся. И для Фиделя полезно – поглядит на мир немного… Если не считать Кубу и посадку в Париже, он за границей в первый раз.

Сын Хамрелля услышал свое имя и застенчиво улыбнулся в зеркало заднего вида.

– Но это еще не все, – горько сказал Хамрелль.

– А что еще?

– Мне кажется, Лина мне изменяет.

– Ты шутишь.

– В том, что она с кем-то крутит, сомнений нет. Мне еще осенью так казалось, но тогда я ошибался. Я приглядываю за ней, насколько это возможно. Читаю ее эсэмэски, пока она спит, но ничего такого не выплыло. А когда уезжал, звонил каждый вечер – проверить, дома ли она. Не знаю почему, но это меня успокаивало…

– То есть ты считаешь, она закрутила роман на стороне?

– Я знаю, когда меня наебывают, Иоаким. Осенью я ошибался, но сейчас я уверен. В мошонке чувствую. Она исчезает в странное время по странным делам. Придумывает какие-то причины… Отключает трубку и притворяется, что не слышит мои звонки. Я ее спрашиваю – с кем ты трахаешься? Она, конечно, отрицает, но вид у нее такой, что… в общем, видно – ей не по себе. А вчера я ее спросил прямо: «Ты спишь с Фиделем?» Она начала ржать. Я никогда не слышал, чтобы она так ржала по поводу моей ревности. Это еще одно подтверждение.

– Побойся Бога, Карстен! Ты подозреваешь собственного сына!

– Я знаю колумбийцев, – сказал Хамрелль и помахал в зеркало Фиделю, который опять среагировал на свое имя. – Это там национальный спорт – жарить чужих баб. Они трахаются, как кролики. При этом рискуют жизнью! Там то и дело драмы ревности кончаются убийством, иногда – массовым. Целую семью, даже целый клан могут вырезать, если их отпрыск шпокнул соседскую жену. И они идут на этот риск! Подумай только, Йонни, они идут на этот риск! Ты должен понимать, Йонни, для восемнадцатилетнего юнца из Колумбии в Швеции – чистый рай! Здесь драмы ревности кончаются парочкой телефонных свар, потом развод, а еще через полгода бывшие супруги уже встречаются на семейных торжествах. Это, по-моему, еще большее извращение…

– Это же твоя кровь и плоть, Карстен…

– Знаю, знаю…. Это-то все и усложняет. К тому же они хитрецы… Ложные следы оставляют. Лина уходит на всю ночь, а Фидель сидит себе дома и смотрит телевизор. Потом ее опять нет, а Фидель со мной в «Оазисе». Но у них так и задумано! Через неделю исчезают оба, а потом появляются с часовым интервалом… говорят, дождь пошел. Если бы он не был моим сыном, Иоаким, тем более сыном, которого я не видел с тех пор, как он появился на свет, я бы задал ему хорошую взбучку… А что теперь? Я даже не могу спросить его, прав ли я, – он не знает английского.

– Мне кажется, ты себе все это нафантазировал.

– Даже не думай! Лина начала вести себя странно чуть не на следующий день после его появления. Начала улыбаться так… ну, ты знаешь… потом я почувствовал, что ей не по себе, когда мы все втроем… Потом без конца вызывалась показать ему город, ресторанную жизнь…

– Ты что, забыл, Карстен? Это же была твоя идея: «Покажи Фиделю город, Лина. Вы почти ровесники, ты знаешь, куда ходит молодежь».

– Да знаю я! Это была непростительная ошибка. Но сам подумай – мне-то что делать в ресторане? Скоро пятьдесят, абсолютный трезвенник… мне бы чего-нибудь попроще. Но ведь ежу понятно – что-то там между ними произошло, пока они шлялись. Уверен, что этот поганец полез на нее в VIP-сортире на Стуреплане. И теперь ухмыляется – как же, наставил рога родному отцу.

Фидель снова искательно заглянул в зеркало. Хамрелль принужденно улыбнулся.

– Everything’s all right back there[147]? Fidel? You are no… черт, как будет «тебя не укачало» по-английски?

– Откуда я знаю?

– You are not sick from driving? You want to throw up? Just say hello and I will stop the car[148].

Фидель непонимающе покачал головой и вернулся к своему МР3-плееру.

– Не могу поверить, что это правда, – продолжил Хамрелль. – Не могу поверить, что она обманывает меня с моим сыном. Как ты считаешь – есть чему удивляться? Но в этом мире надо быть параноиком, иначе тебя будут иметь все кому не лень. На днях она повела его пить кофе, а вернулись они через пять часов. Сколько раз можно отжарить Лину за пять часов?

– Откуда мне знать?

– Ну да, откуда тебе знать… Но я-то знаю! И Фидель теперь знает. О дьявол!

Иоаким сочувственно кивнул. Если Карстен говорил о том случае, когда Лина оставила Фиделя в кафетерии в Доме культуры и пошла по делам, то большую часть этих дел составило пребывание в постели Иоакима на Кунгсхольмене. Мальчик послушно ждал, просматривая испанские газеты, пока Лина его не забрала. Ей не надо было даже просить его ни о чем, потому что Фидель совершенно ничем не интересовался – на грани с апатией. К тому же сплетничать он мог только по-испански, а никто из них этого языка не знал.

– Если бы это был не он, а кто-то другой, ну хоть ты, Иоаким, я бы тебе сделал обрезание ржавой пивной крышкой, причем без анестезии.

Иоаким засмеялся невинным смехом, дабы еще раз показать, что ему-то скрывать нечего. Он попытался представить себе Фиделя и Лину в соитии и, к своему удивлению, понял, что это совсем не так сложно. Его даже слегка затошнило.

– В общем, я с тобой согласен, – заговорщически сказал он. – Он слегка флиртует с Линой, когда они вместе. Но как ты добьешься от него правды? Он же ни слова не понимает.

– Вот об этом я и говорю: он мой сын. Я должен проявлять снисхождение и великодушие. Я должен прощать. На днях говорил по телефону с его матерью, она говорит, ему надо вернуться в Медельин самое позднее в мае, если он по-прежнему хочет ехать на Кубу учиться. Я передал ему трубку, они о чем-то пощебетали, а потом она сказала, что планы не изменились – к определенному числу мальчик должен быть в Гаване. Я ему уже заказал билет. Но до этого мне надо как-то дожить. Подумай, я же тоже пацан заброшенный, рос без отца. На его месте я бы возненавидел такого папашу и, может быть, сделал бы то же самое: отомстил.